До сих пор не пойму, что является более странным, противоестественным и несоответствующим моим представлениям о нормальной, упорядоченной действительности — время, в котором я живу, или, все же, место? Почему — это уже не вопрос. Там, где я учился спрашивать, вопроса «почему?» не существовало. Как? Зачем? Откуда? — это нормально. Это – сколько угодно! А Почему? — не сказать, что глупо, но как-то очень уж неопределенно. Расплывчато. Или даже лучше сказать – размазано. Как смальц по ржаному сухарю.
Что-то не так с моим восприятием реальности? Или же сама реальность съехала на сторону?
Да, ладно, в конце-то концов. Подумаешь, проблема – нелады с реальностью. С ней все время что-то не так… Но, откуда тогда ощущение, что все именно так и должно быть? Что все, даже самое странное и невероятное можно выразить словами? И тогда — выдумка оборачивается реальностью. Правда, далеко не каждый готов принять ее такой. Что-то мешается. Цепляется, как заусенец – не больно, но противно.
Пытаясь найти хоть какое-то объяснение всем эти странностям, я снова и снова возвращаюсь к началу начал. К этажерке. Большой, облезлой, трехъярусной этажерке, стоявшей в простенке между двумя дверями в квадратной прихожей огромной коммунальной квартиры, в которой я когда-то жил. На этажерку сваливалась макулатура – вся та бумажная продукция эпохи развитого, а, может быть, тогда еще и не очень развитого социализма, которая уже не представляла интереса для обитателей коммуналки. Оказавшись на этажерке, пресса переходила в разряд чисто утилитарной продукции — во времена отсутствия пластиковых пакетов и пипифакса газета имела куда более широкое применение, нежели сейчас.
Мне года четыре, я только-только начал сам читать, правда сразу довольно бегло, и мне катастрофически не хватает слов, складывающихся в не просто осмысленные, но еще и увлекательные фразы. Поэтому, для меня этажерка была едва ли не Клондайком. Я раз за разом, заново, сверху до низу перерывал все ее содержимое и почти наверняка находил что-то интересное для себя. Среди вездесущей «Правды» и «Вечерки», пользовавшей куда большим уважением из-за того, что публиковала программу телевидения на завтра, прогноз погоды и результаты очередного проигрышного тиража денежно-вещевой лотереи; совершенно непонятных для меня тогда, а ныне представляющихся совершенно бессмысленными журналов «Крестьянка» и «Здоровье» — провозвестников вездесущего глянца, можно было отыскать разрозненные номера «Вокруг света» или «Техника-молодежи». Пару раз я откопал даже «Искатель». Но, пожалуй, самой увлекательной находкой оказалась тоненька книжечка с незатейливым названием «Герберт Уэллс. Рассказы». С виду она был похожа на распространенные в то время детские издания из серии «Учимся читать» или «Мои первые книжки». Разве что только текст в ней был по-взрослому убористый. В ней, действительно, оказалось всего три небольших рассказа: «Лавка чудес», «Новейший ускоритель» и «Правда о Пайнкрафте». Это была первая фантастика в моей жизни. И первый Уэллс.
Позднее и того, и другого будет в изобилии. Но, если со временем я все же начал ощущаться некий перебор фантастики, то пресыщенности Уэллсом не возникало. Просто не возникало – без всяких там «почему». Что удивительно, Уэллс всегда появлялся в моей жизни неожиданно. Как будто сам собой. То из запасников знакомой дамы выплывала «Россия во мгле», в тонком бумажном переплете, выпущенная почти как брошюра классиков марксизма-ленинизма. То вдруг в букинистическом магазине, среди вороха хлама, я натыкался на «Нового Макиавелли», аж 29-го года издания, в котором даже слово «кепка» писалось через «э». Точно так же, совершенно необъяснимым, со стороны рискующим показаться сверхъестественным образом, ко мне попало 15-томное «правдинское» издание Герберта Уэллса – мечта советского библиофила! Но это уже совсем другая история.
А что касается тех первых трех рассказов… Честное слово, до сих пор и сам понять не могу, что произошло у меня в голове, когда я их прочитал. Соединились ли контакты так, как им и полагается, самым неповторимо-разумным образом? Или короткое, очень короткое замыкание выжгло какой-то очень важный участок моего мозга? Не знаю… Но, как бы там ни было, в любом случае, я благодарен за это Уэллсу.