Все прекрасно знают, что Достоевский что-то там сказал о слезинке ребенка. Ну, да, что-то где-то слышали, может быть, даже читали, а потом забыли. Цитата,  на самом деле, большая. Душераздирающая. И звучит она вот так:

«Понимаешь ли ты это, когда маленькое, существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ним делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «боженьке», чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог, человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке»… Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к «боженьке»!»

Правда, жутко?

Тем не менее, примерно пол-столетия спустя великая американская писательница Урсула Ле Гуин написала рассказ «Те, кто покидают Омелас», в котором реализовала на практике фразу Достоевского о слезе ребенка. Она описывает великолепный город Омелас, в котором постоянно царит праздник-карнавал, в котором процветают науки искусства, в котором все граждане богаты и счастлива. В который толпами валят туристы, чтобы посмотреть на самый прекрасный город на земле. Но никто из туристов не знает того, что знают все граждане Омеласа — ради того, чтобы  у них все было хорошо, в одном из подземелий городской тюрьмы постоянно плачет брошенный туда невинный ребенок.

Это фотография ребенка, выжившего, после авиаудара по Алепо, совершенного самолетами армии Башара Асада.

Того самого Асада, которого мы сейчас изо всех сил поддерживаем и защищаем.

Поддерживаем и защищаем.

Ну, и стоило ли оно того? В смысле, слезы этого мальчика?

И, ведь, все равно, не получится, как в Омеласе, потому, что он, похоже даже плакать разучился.

Читайте Достоевского и Ле Гуин, господа.

При взгляде на снимок так и хочется крикнуть: Дэмис Руссос!

Ан, нет!

Это — велики русский писатель Лев Толстой!  Вернее, так представляет себе Толстого французский кинорежиссер Рене Фере, снявший в прошлом году фильм «Антон Чехов». Где и Толстому отведена маленькая роль.

Кстати, фильм вполне не плохой, без клюквы. Разве что, несколько поверхностный. Что и не мудрено — создатели попытались показать в нем все годы творчества Чехова.

Чехов в фильме тоже мало похож на свой прототип. Но Толстой — просто шедеврален!

Сначала был разговор в секции «Вопросы и ответы» на счет того, почему российские писатели больше не получают Нобелевские премии. Потом — пост здесь же, в блоге на счет римлян и греков. В результате появилась мысль. Которая не до конца выкристаллизовалась, поэтому заранее прошу извинения за сумбурность. Но лично мне мысль  показалась интересной, Поэтому хочу поделиться ею. Хотя, скорее всего, это даже не мысль, а поиски мысли, как поиски смысла… Ну, да ладно.

Итак. Готовьтесь выслушать великую ересь.

Мы, ныне живущие граждане Российской Федерации не имеем никакого отношения к великой русской культуре. Точно так же, как нынешние жители Египта не имеют никакого отношения к строителям пирамид, а нынешние греки не имеют никаких культурных связей с теми, кто построил Парфенон. Я безумно люблю Пушкина, Лермонтова, Гоголя и  Достоевского. Но с этими людьми меня объединяет только то, что я живу на той же территории, где некогда жили они.  И еще то, что мы говорим и пишем на очень похожих языках. Вот, собственно, и все. Никакого наследия этих титанов мысли мы не переняли. Исключительно по собственной глупости. Нам казалось, что достаточно колотить себя кулаком в грудь и орать «Пушкин! Это! Наше! Все!» для того, чтобы стать наследниками Пушкина.

Ни-фи-га! В смысле, ни фига не получится.

Великая русская литература закончилась на Довлатове и Аксенове.  Ни Сорокин, ни Пелевин к русской литературе отношения не имеют. Сейчас все мы стоим посреди голого поля. Кто-то разбрасывает семена, кто-то унаваживает почву. Но что вырастет на этом поле, пока неизвестно.

И так везде и во всем. Где-то — лучше, в основном — хуже. Но все это не имеет никакого отношения ни к Российской империи, чей герб сейчас штампуют на рублях, ни к СССР, чью звезду влепили вместо короны на герб Российской империи, прилепленные на майки наше сборной по футболу. Все это — не культура, а дикая эклектика, замешенная на постмодернизме. Наш гимн и герб заставили бы содрогнуться самого Павича. Хотя, вот кого я совсем не люблю, так это Павича.

Самое интересное что фатальный отрыв от русской истории и культуры произошел не в 1991-м, когда распался СССР и появилась новая страна РФ, а в 2000-м, когда  на смену принципам пришли понятие, а при слове «культура» руки у многих начали тянуться к правой ягодице, чтобы почесать ее и выдать после этого что-нибудь, вроде: «Пушкин — это наше все!» Ну, разумеется, все, поскольку ничего другого мы просто не знаем. На смену сути пришли символы.

Мы лишь живем там, где некогда жили великие литераторы, артисты и герои. Но мы имеем к ним такое же отношение, как нынешние египтяне к строителям пирамид. Пирамиды и  русская культура — это лишь то, что можно продать туристам. И не более. Мы не живем в этой культурной среде. Для нас она — глубокая история.

Что придет на смену русской культуре, я не знаю Я только наблюдатель. И пока я вижу только залитую асфальтом площадь. Но даже сквозь асфальт пробивается трава. Нужно только подождать.

Мои поздравления, дамы и господа!

Разумеется, не с тем, что наша футбольная сборная позорно проиграла Словакии и практически потеряла шансы на выход в следующий круг Чемпионата Европы И, конечно же, не с тем, что одному из мостов сиятельного Санкт-Петеребурга присвоено имя Ахмада Кадырова. Все это суета сует на фоне того, что весь мир отмечает сегодня Блумсдэй. Ну, или, если угодно, День Блума.

16 июня всякий желающий может совершить паломничество по маршруту, который в этот самый день, только 112 лет тому назад, невзирая на тяготы и невзгоды, преодолел незабвенный Леопольд Блум, герой одного из величайших романов 20 века «Улисс». Ну, а для поклонников творчества Джеймса Джойса сие паломничество является строго обязательным. Ежели вы, конечно, находитесь в этот день в Дублине.

Блумсдэй можно отмечать по-разному. Например, так:

Или, вот так:

Строгих канонов или правил нет. Главное, нужно успеть за день пройти от башни Мартелло до паба Дэви Бирн.

И тогда будет вам счастье.

Впрочем, как мне кажется, для того, чтобы отметить Блумдэй, совсем не обязательно покупать билет до Дублина (хотя, конечно же, это наилучший вариант). Можно просто перечитать несколько страниц «Улисса», погружаясь в текст, как в пинту «Гинесса». Ну, или просто, вспомнить о нем, выпив стакан любого темного пива, что есть под рукой. Блум будет рад.

Леопольд Блум один из немногих вымышленных литературных персонажей, вошедших в реальную жизнь. Из других мне, честно говоря, приходит на память только Шерлок Холмс.

И, думается, мне, что,  когда литературные персонажи, а не мумии из склепов, становятся живее всех живых — вот это и есть настоящая жизнь.

И да пребудет с нами Леопольд Блум!

Читатели часто спрашивают, откуда берется тот или иной персонаж в книгах. И я им честно отвечаю: не знаю. Или, может быть: не помню. Все образы у меня, как правило, собирательные, заимствующие черты, как у реальных людей, которых я лично знаю, так и литературных персонажей. Вычленить какую-то главную составляющую лично мне не представляется возможным.

И вдруг на днях, перечитывая Блока, вдруг вижу — вот же он! Честное слов, это не шутка. Это, действительно, тот самый персонаж, от которого я отталкивался, создавая образ Болотного Доктора.

Болотный попик

Александр Блок

На весенней проталинке
За вечерней молитвою — маленький
Попик болотный виднеется.

Ветхая ряска над кочкой
	Чернеется
Чуть заметною точкой.

И в безбурности зорь красноватых
Не видать чертенят бесноватых,
	Но вечерняя прелесть
Увила вкруг него свои тонкие руки.
	Предзакатные звуки,
	Легкий шелест.

Тихонько он молится,
Улыбается, клонится,
Приподняв свою шляпу.

И лягушке хромой, ковыляющей,
	Травой исцеляющей
Перевяжет болящую лапу.

Перекрестит и пустит гулять:
«Вот, ступай в родимую гать.
Душа моя рада
Всякому гаду
И всякому зверю
И о всякой вере».

И тихонько молится,
Приподняв свою шляпу,
За стебель, что кланится,
За больную звериную лапу,
И за римского папу.

Не бойся пучины тряской —
Спасет тебя черная ряска,

17 апреля 1905

А после почему-то вдруг сразу вспомнился Маяковский:

Кругом 
      тонула
            Россия Блока...
Незнакомки,
           дымки севера
шли 
   на дно,
          как идут
                  обломки
и жестянки 
          консервов.

И ведь, действительно, тонем… Тонем.

Фридрих Крейцвальд — всемирно известный эстонский поэт, писатель и фольклорист. Главный труд его жизни — «Калевипоэг», эстонский народный эпос, который Крейцвальд литературно обработало и изложил в стихотворной форме. Книга «Старинные эстонские народные сказки», собранные и обработанные  Ф.Крейцвальдом, несомненно представляет огромный интерес для любителей фольклористики. Я сам уже отложил ее в корзину в магазине «ОЗОН». Качество материала не вызывает у меня ни малейших сомнений. Но вот обложка вызывает недоумение. Почему изображенные на ней персонажи кажутся мне до боли знакомыми?

Одно время мне безумно нравился певец Моррисси. Причем, вовсе не как певец. Я тогда понятия не имел, кто такой этот Моррисси. Мне он нравился, как медийный персонаж. Было необыкновенно интересно читать в заголовках новостей: «Моррисси сделал то», «Моррисси сказал это», «Моррисси оскорбил того-то», «Моррисси попроси прощения», » Моррисси высказал свое мнение по поводу», «Моррисси всех послал» и т.д. Каждое утро я с нетерпением открывал сайт новостей с предвкушением — ну, что там еще  отмочил этот Моррисси? Как и у Марсизма, у моего интереса к проделкам этой личности имелись три составляющие. 1. Завеса глубокой тайны. Я понятия не имел, кто такой  этот Моррисси. Он был для меня кем-то вроде графа Калиостро, который умудрялся появляться всюду, где его не ждали, имел собственно мнение по любым вопросом. даже тем, в которых он совершенно не разбирался, и при этом оставался человеком-загадкой. 2. Само по себе имя, а, может быть, фамилия, Моррисси  — два «р» и два «с» — звучала завораживающе и одновременно интригующе. 3. Все, что делал или говорил таинственный Моррисси отдавало некой беспредельной глупостью и мило, телячьей самоуверенностью.

Я изо всех сил старался не разрушить образ, а потому никогда не кликал по гиперссылкам на имени «Моррисси». Но однажды я все же узнал, что Стивен Патрик Моррисси — это всего навсего британский певец. Кода же я еще и послушал его, интерес к его персоне пропал окончательно.

Казалось, для меня Моррисси  навсегда ушел в небытие. Но, не тут -то было! В сентябре этого года Моррисси выпустил роман собственного сочинения «Список потерянных» (List of the Lost). А вчера он был удостоен за него премии Bad Sex Awards — за худшее описание секса в литературе.

Вот, как представляет себе пламенный секс Моррисси:

«В этот момент Элиза и Эзра свернулись в хихикающий снежок полной копуляции, крича в тот момент, когда они игриво кусали и хватали друг друга на опасной и шумной петле сексуально жестоких американских горок. Груди Элизы описывали бочку над ревущим ртом Эзры…».

Ну, в общем,  не смотря на свои 56, Моррисси все еще  готов навести шороху. Причем, где угодно.

P.S. В оригинале: «At this, Eliza and Ezra rolled together into one giggling snowball of full-figured copulation, screaming and shouting as they playfully bit and pulled at each other in a dangerous and clamorous rollercoaster coil of sexually violent rotation with Eliza’s breasts barrel-rolled across Ezra’s howling mouth and the pained frenzy of his bulbous salutation extenuating his excitement as it whacked and smacked its way into every muscle of Eliza’s body except for the otherwise central zone».

Ну, вот оно и началось. В России стали книги запрещать.

Собственно, запрещают их уже давно. Но, если прежде это были тексты, к которым, поднатужившись, можно было бирку «экстремизм» приклеить, вроде «Поваренной книги анархиста», то теперь взялись за классику. Основательно взялись.

Намедни руководитель департамента культуры Москвы Александр Кибовский потребовал пересмотреть список книг, которые закупают столичные библиотеки. Категорически потребовал. По словам чиновника, это «вопрос не цензуры, а понимания ситуации».

Во как!

Мы, оказывается, просто ситуацию не понимаем. А Кибовский — он все понимает. Кибовский считает, что библиотеки должны выработать у читателей «нормальный вкус».

Между прочим, «нормальный» — это синоним слову «обычный». А «обычный» — значит «заурядный».

Начальник управления культурной и молодежной политики по ЮАО Татьяна Краснова назвала несколько книг, которых не должно быть на полках столичных библиотек. Среди них — «Голый завтрак» Уильяма Берроуза.

«Да уж лучше пусть к вам придет один человек, читающий Достоевского, чем десять человек, выбирающие сомнительного рода литературу, не пойми чего», — заявил Кибовский.

Мне всегда был любопытно, на чем основывается мнение странных людей, считающих себя в праве решать за других? Понятно, что сами они Берроуза не читали, и даже фильм, снятый по «Голому завтраку», скорее всего, не смотрели. Им книжки читать не за чем — они и без того ситуацию понимают. Но, все же, почему именно «Голый завтрак»? Просто наугад выдернули книжку с полки? Ведь у классика современной литературы Уильяма Берроуза есть такие замечательные произведения, как «Джанки. Исповедь неисправимого наркомана» и «Пидор (Queer)». Любил классик провокационные названия.

Но дело, видимо, не в названиях. А в том, что книги Беророуза — это хорошая вакцина для мозгов, прививающая навык независимого, самостоятельного мышления. Без всякого «понимания ситуации». И «Голый завтрак» — это только для затравки.

А противопоставления одного автора другому, в данном случае Достоевского и Берроуза, — ну, это просто классическая разводка. Ну, в смысле, как же ты можешь читать Берроуза, когда есть такой писатель, как Достоевский?

А в чем, собственно, разница? Достоевский тоже странные книжки писал. Про проституток, психов да убийц. «Бедные люди», «Униженные и оскорбленные», «Записки из мертвого дома» — очень своевременные книжки. А потом, он ведь еще и вопросы задавал: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?». Не понимал автор ситуацию.

Так что, надо полагать, скоро товарищ Кибовкий доходчиво объяснит, почему и Достоевскому не место на библиотечных полках.

Два дня назад, 12 марта умер популярный английский писатель Терри Пратчет, создавший знаменитый Плоский Мир, одним из обитателей которого был Смерть. Именно «был», поскольку по Пратчетту Смерть — существо мужского пола. Вполне нормальное такое, живое существо, у которого даже есть внучка, которую он нежно любит.

Видимо, в расчете на то, что в нашем мире Смерть так же не лишен сентиментальности, поклонники Пратчета разместили а ресурсе Change.org обращенную к нему, к Смерти, то бишь, петицию. В ней всего несколько лов: «Bring back Terry Pratchett» — «Верни Терри Пратчетта».

Как пишут люди в комментариях:  «Шанс один из миллиона, но ведь может сработать», «Я подозреваю, что шансы этой петиции мизерные. Но все же подписал ее, поскольку, если мы даже не попытаемся, то будем чувствовать себя плохо», «Думаю, Терри Пратчетт оценил бы идею обратиться к Смерти», «Смерть, ты уверен, что готов встретиться со своим создателем?».

На данный момент петицию подписали 18.892 человека. Для того, чтобы петиция была передана по назначению, не хватает еще 6.108 подписей.

Я тоже подписал.

Подпишите и вы.

А, вдруг…

Сегодня, 13 декабря, в возрасте 64 лет умер красноярский писатель-фантаст Михаил Успенский.

«Недавно в Германии, где он выступал с лекциями, одна почтенная немка русского происхождения сказала ему, что учит своих детей русскому языку по книгам Успенского. Если бы ему чаще говорили такие слова, он бы мог прожить еще долго», — сказала вдова писателя Нелли Раткевич.