Закусочная Алексея Калугина

… Когда Папа Римский в приватной беседе поведал Джону Леннону, что он, все же, не так популярен, как Иисус, Джон ни чуть не расстроился. «Ну, и что, — сказал он. — На гитаре-то я все равно играю лучше».

… Знаменитый сборник восточных сказок «Тысяча и одна ночь», который, как считалось до сих пор, был переведен и опубликован французским ученым Антуаном Галланом в 1704 году, на самом деле был в значительной степени написан самим востоковедом. Из 1001 новеллы, которые были опубликованы в XVIII веке, всего 282 были действительно настоящими восточными сказками. Остальные, в том числе «Волшебную лампу Алладина», «Синдбада-морехода» и «Али-Бабу и 40 разбойников» написал сам Галлан, увидел, каким успехом пользуется среди читателей первое издание сборника.

… Желание прославиться во все времена заставляло людей совершать самые невероятно глупые, зачастую  несусветно дикие поступки. Но всех переплюнул человек, который сначала сам, а затем через группы своих фанатов убеждал всех вокруг, что это именно он создал небо и землю, не забыв учесть при этом законы небесной механики и точное значение числа «пи»; затем он сделал скорость света  равной 300 000 километров в секунду и к тому же самой высокой скоростью во вселенной, отделив тем самым свет от тьмы; заодно он отделил сушу от жижи, так, на всякий случай; затем открыл теорию эволюции, на основе которой создал все многообразие растений, животных и микробов, не забыв о об источниках смертельной заразы; ну, и под конец он решил соригинальничать и придумал самого себя.  Увы, имя этого отчаянного самозванца кануло в лету.

Никакого ответа на его слабый призыв не последовало.

Потоптавшись какое-то время на месте и не придумав ничего лучшего, Эрих фон Штохмайер двинулся вперед. Сквозь Пустоту. Держа в одной руке лампу, а в другой — чашку с так и не допитым кофе.

Поначалу он шел медленно, стараясь проявлять максимальную осторожность. Но, поскольку вокруг ничего не происходило, —  ну, то есть, абсолютно  ничего! —  Эрих фон Штохмайер осмелел и прибавил шаг.

Дорога под ногами была ровная. Вернее, под ногами у него не было вообще ничего. Он лишь переставлял ноги. В какой-то момент ему даже начало казаться, что он вообще никуда не движется.  Но он быстро отогнал эту мысль. Мало того, что мысль сама по себе была глупая, так она еще и грозила обратить в тщету все его усилия. Кому такое может понравиться? Абсолютно никому! Поэтому Эрих фон Штохмайер старался вообще ни о чем не думать. На всякий случай.

В странном месте, в котором находился Эрих фон Штохмайер, время становилось такой же ничего не значащей абстракцией, как и расстояние. Эрих фон Штохмайер не мог определить ни как долго он шел, ни как далеко он за это время ушел. Но, как бы там ни было, он продолжал упорно идти вперед. Хотя, если задуматься, что означало «вперед», если не было ни верха, ни низа, ни права, ни лева? Если не было вообще ничего? Но, как уже говрилось Эрих фон Штохмайер старался не задумываться ни о чем. В том числе и о том, куда именно он идет.

Единственно, о чем все же подумал Эрих фон Штохмайер, было то, что он, должно быть, довольно глупо выглядит с чашкой недопитого кофе в руке. И, если он все же кого-нибудь встретит, то не сможет даже протянуть ему руку. А, если окажется перед закрытой дверью, то не сумеет ее открыть. Конечно, если дверь будет открываться наружу, он сможет толкнуть ее ногой. Ну, а что, ежели для того, чтобы открыть дверь, ее нужно будет потянуть на себя? С чашкой в руке этого он уж никак не сможет сделать! Следовательно, от чашки следовало незамедлительно избавиться. Ну, а поскольку поставить ее было некуда,  Эрих фон Штохмайер просто разжал пальцы, державшие чашку. И чашка упала, как ей и полагалось, вниз. Но, не разбилась, а исчезла. Как будто растворилась в пустоте, примерно где-то на уровне стоп Эриха фон Штохмайер.

Выглядело это, прямо скажем, несколько странно, однако, Эрих фон Штохмайер решил не заострять на этом своего внимания. В конце концов, у него имелись и куда более важные дела. Например…

Эрих фон Штохмайер задумался. Крепко задумался. Настолько крепко, что даже на какое-то время остановился. Он пытался понять, во-первых, где он находится? Ясно было, что это уже не подземелье разрушенного замка, в которое он забрался. Во-вторых, что он здесь делает? Ну, в самом деле, должна же была быть какая-то цель его пребывания в сем странном месте. И, наконец, в-третьих, как ему отсюда выбраться? Он шел уже довольно-таки долго — так, по крайней мере, ему самому казалось, — и, если ему все еще не удалось отыскать выход, где гарантия того, что он, то бишь, выход отыщется в дальнейшем? А, раз так, следовательно, следовало обратиться к альтернативному методу поиска выхода. Кстати, отсюда само собой вытекало, в четвертых, куда выведет его выход, когда он его наконец найдет? И, в-пятых, захочет ли он там оказаться?

… Если скорость света умножить на время рассвета и полученное число перевести в бинарный код, то итогом станет точная дата сегодняшнего дня по иудейскому календарю.

… Свет иллюзорен в той же степени, в какой иллюзорно время. Поэтому человек, утрачивающий способность ясно видеть, теряет контроль над реальностью.

… Скорость движение от начала к концу —  величина такая же постоянная, как и скорость света. Вся разница в расстоянии.

…   Вы ни за что не сможете раздавит сырое яйцо, сжав его в ладони. Если же вам все же удастся его раздавить, значит вы его неправильно сжимали.

…   Война между тупоконечниками и остроконечниками, блестяще описанная Джонатаном Свифтом в романе «Путешествия Гулливера», происходила на самом деле. Всякий раз, когда кухарка Свифта подавала на завтрак яйцо всмятку.

…   История про Колумбово яйцо дошла до нас в сильно искаженном виде. На самом деле, Христофор Колумб упорно пытался решить задачку, заданную ему одним из туземцев, которых он уперто называл индейцами, — как заставить вареное яйцо стоять на одном из его концов? Колумб долго катал яйцо по столу, пока наконец не смирился с поражением. После чего индеец взял яйцо и ткнул его в песок.

Любой предмет или явление способно быть или не быть.

Эта их способность, отнюдь не уникальная, скорее даже парадоксальная, порождает множество вопросов, как прямых, так и косвенных, как простых, так и сложных, как въедливых, так и выедлевых, как глубоких, так и мелких, как философских, так и идиотских. Ну, а кроме всего прочего, она ставит всех, кто с ней сталкивается, перед мучительно дилеммой: быть или не быть?

Хотя, по большому счету, разница между быть или не быть не так уж велика. И, уж точно — не принципиальна. Примерно такая же, как между есть или не есть, спать или не спать, жить или не жить, мыть или не мыть, гнить или не гнить. Поскольку, если мы говорим о бытии некого объекта, то подразумеваем, что когда-то его не было и когда-нибудь его снова не станет; если же мы говорим о небытии некого объекта, то подразумеваем, что когда-то он был и, быть может, когда-нибудь снова появится. А, если и не появится, то и черт с ним. Нам это не очень-то и хотелось.

В данный момент нс интересует лишь то, что быть или не быть может что угодно и кто угодно. Если Гамлет первым четко сформулировал эту парадигму, то это вовсе не значит, что до него это никому и никогда не приходило в голову. Однако, именно он развел понятия быть и не быть, бывшие прежде единым целым, в разные стороны. После чего замер меж ними, подобно Буриданову ослу. И вовсе не потому, что не мог понять, что для него лучше, быть или не быть? А потому что вдруг осознал, что, поскольку он, как и всякий разумный человек, смертен, то его бытие включает в себя и его будущее небытие. А, следовательно, он способен одновременно быть и не быть. И его «не быть» будет таким де относительным, как и «быть».

Ничто и ничто не в состоянии абсолютно быть.

И только Пустота способна абсолютно не быть.

* * *

Разговорчивый бармен из Питера
Был упертым поклонником Твиттера.
Написал как-то раз
Пару фраз без прикрас, —
И с позором был изгнан из Питера!

* * *

Глуховатый ди-джей из Петровки
Разводил тараканов в ветровке.
«Тараканы пьют брют,
И неплохо поют!» —
Уверял всех ди-джей из Петровки.

* * *

Безнадежно вздохнув, Эрих фон Штохмайер сделал глоток кофе. Который оказался невыносимо горячим и до омерзения горьким. Эрих фон Штохмайер болезненно скривился и хотел было выплюнуть обжигающий ротовую полость и скручивающий язык в тугой жгут напиток. Но, вовремя одумался, вспомнив о том, к сколь серьезным последствиям приводили некоторые даже самые незначительные его действия. Особенно в последнее время. Эрих фон Штохмайер понятия не имел, где он сейчас находился. И плевать в чужом, незнакомом месте было, по крайней мере, неосмотрительно. Не говоря уж о элементарных правилах приличия. Поэтому, скривившись еще сильнее и сделав над собой титаническое усилие, Эрих фон Штохмайер проглотил-таки находящийся у него во рту кофе. Который, надо сказать, имел мало общего с тем благородным напитком, что обычно принято нарекать сим славным именем.

Приподняв повыше лампу, Эрих фон Штохмайер взглядом поискал местечко, куда можно было поставить чашку, что он держал в другой руке. Но, ничего подходящего не углядел. Если быть до конца точным, то он не увидел вообще ничего. Он находился в Пустоте. В которой существовали только он и круг света, отбрасываемый лампой в его руке. Открытие сие вовсе не порадовало Эриха фон Штохмайера. Поскольку он рассчитывал оказаться хоть где-нибудь, но только не в полной Пустоте. Если как следует подумать, так Пустота была последним местом, в котором он хотел бы оказаться. Конечно было еще одно весьма неприятное место, именуемое Адом. Но в его существование Эрих фон Штохмайер мог поверить с большой натяжкой, лишь сделав определенное усилие, дабы привести разум в должное состояние полного бездействия. Эрих фон Штохмайер был, хотя и простаком, но, все же, не полным остолопом, а потому не принимал просто так на веру всю ту ахинею, что нес во время проповедей приходской священник. Священнику-то что — он за свою болтовню деньги получал. Если бы Эриху фон Штохмайеру кто платил за пустые россказни, так он бы еще и не такое придумал. Подумаешь — Ад! В Аду ведь все примерно как и у людей. Ну, разве что только малость пожарче да пожестче. Ну, так к этому ведь и привыкнуть можно. Вот Пустота — совсем другое дело. В Пустоте, между прочим, запросто можно было свихнуться. От безысходности, ну, и просто от самой Пустоты.

-Эй, — позвал негромко Эрих фон Штохмайер. Сам не зная, к кому обращается, и не ведая, какой ответ хотел бы получить.

Тот, кто ищет

Умирая, Цуй-Цуй поведал своему сыну, что зарыл горшок с золотом возле дома.

Похоронив отца, сын Цуй-Цуя принялся искать клад. Сначала он перерыл всю землю вокруг стен дома. Затем — перепахал огород и поле, принадлежавшее отцу. Не найдя золота, он стал копать под домом. До тех пор, пока дом не рухнул и не придавил его своими обломками.

Спустя пять лет нищий Фань, живший в пяти домах от Цуй-Цуя и его сына, которые оба теперь были мертвы, решил вырыть новую яму под отхожее место неподалеку от своей покосившейся хибары. Начав рыть землю, он вскоре наткнулся на горшок. Который оказался полон золотых монет.

Радости нищего Фаня не было предела.

А мудрец Цзинь Я по этому поводу сказал:

-Тот, кто что-то старательно ищет, никогда не найдет.

Зеркало всегда наводит на странные мысли. И вселяет сумятицу в души тех, кто не готов встретиться с зазеркальем. Для того, чтобы понять зеркало, нужно быть либо великим магом, либо маленькой девочкой. Эрих фон Штохмайер не был ни тем, ни другой. Он был всего лишь Эрихом фон Штохмайером. И, хотя фамилия его была знаменита, сам он ничего из себя не представлял. Поэтому взглянув в зеркало, он ничего там не увидел. Ровным счетом ничего.

Разумеется, посмотрев на себя в зеркало и ничего там не увидев, Эрих фон Штохмайер натурально обалдел. И, само собой, он понятия не имел, что для того, чтобы все привести в порядок, всего-то и нужно было, что воскурить возле зеркала шафран и трижды произнести слова: «Приди, Анаель, приди! Приди ко мне добровольно во имя всемогущего Отца, во имя всемудрого Сына и всеблагого Святого Духа. Приди Анаель во имя страшного Иеговы. Приди, Анаель, властию бессмертного Элоима. Приди, Анаэль, привлеченный рукою всемогущего Меттатрона. Приди ко мне, Эриху фон Штохмайеру, и прикажи своим слугам, чтобы с любовью, радостью и миром они показали моим глазам вещи, от меня сокрытые. Да будет так! Аминь.»

Небольшая проблема заключалась в том, что. для получения желаемого результата, подобным образом следует поступать сорок пять дней подряд, не пропуская ни единого. После чего появится сам Анаель в виде прекрасного ребенка, поклонится вам и прикажет своим товарищам повиноваться вам. После этого останется только изложить ему свое желание и просить его и впредь являться по вашему вызову.

Эрих фон Штохмайер всего этого не знал. А потому, он пошел самым простым, испытанным путем: дохнул дважды на зеркало и протер его краем рукава.

И тотчас же оказался по другую его сторону. С магической лампой в одной руке и чашкой дымящегося кофе — в другой.

Пустота схожа с апельсином.

Тот, кто однажды видел апельсин, несомненно, узнает его снова.

Тот же, кто никогда его не видел, не поймет, о чем вообще идет речь.

То же самое с Пустотой.

Пустота прибывает в себе.

До тех пор, пока в ней не окажется кто-то еще.

И тогда уже Пустота оказывается вовне.

Вовне всего и вся.

Но это недоказуемо в рамках естественнонаучного поиска истины.

Поскольку поиск истины сродни поиску смысла.

А в Пустоте нет никакого смысла.

Абсолютно.

В Пустоте есть только Пустота.

На то она и Пустота.

Некоторые исследователи пытались приблизиться к постижению Пустоты, выворачивая ее наизнанку.

Но это так же ни к чему не привело.

Абсолютно.

Потому что все пути в Пустоте ведут только в Пустоту.

А пути из Пустоты так и вовсе не существует.