Глава 10.

1 июня. Утро.

Хотя это и представлялось решительно невозможным, но Кузякин уверенно шел на поправку. Причем, сам он не прилагал к этому ни малейших усилий. Более того, по вполне понятным причинам, ему даже пришлось отказаться от диеты, соблюдение которой для циррозника, фактически, вопрос жизни и смерти. Что уж тому послужило причиной - то, что время свихнулось и двинулось вспять, или же благотворное влияние грязевых миазмов – на последней версии решительно настаивал Володя, - но только Кузякин перестал думать о смерти. С каждым днем он выглядел все лучше и бодрее.

Впрочем, как и остальные старики.

Все они выглядели теперь гораздо здоровее и крепче, чем до того, как случился разлив жидкой грязи. Да и мозги у них, следует признать, стали работать намного четче и лучше. Может и не как Кремлевские куранты, но, уж, как часы «Победа» - это точно. Если собрание, на котором присутствовали Сергей с Володей в день своего появления в Тринадцатом микрорайоне, откровенно напоминало лучшие сцены из фильма «Полет над гнездом кукушки», то теперь старички, прежде казавшиеся законченными маразматиками, очень даже внятно излагали вполне здравые мысли и разумные суждения. По самым разным вопросам. Вплоть до решения Высшего церковного совета РПЦ объявить Сезон Катастроф расплатой за тотальное богохульство, а ответственность на то возложить на питерскую группу «Собачий Вальс», записавшую разухабистую песенку «БПП». Песню, правда, никто не слышал, но сам факт ее существования оскорблял шестое чувство всех православных радикалов и маргиналов.

Сергей стал частенько наведываться в квартиру номер двадцать один, в которой уже больше не пахло смертью. Теперь здесь казалось даже уютно среди книг и солнечного света. Сергею было интересно разговаривать с Кузякиным, человеком умным, эрудированным и рассудительным, имеющим собственное мнение едва ли не по любому вопросу. И, что особенно привлекало в нем Сергея, в отличи от остальных обитателей Тринадцатого микрорайона, Игорь Петрович думал не только о том, как им выжить в странной, в чем-то нелепой и даже абсурдной, но, по большей части, все же страшной ситуации. Кузякин хотел разобраться в самой сути происходящего.

Сергей оторвал взгляд от журнала, который он листал. Журнал назывался «Локус» и был полностью посвящен фантастике. В комнате у Кузякина имелись три большие стопки этого журнала – подписки за несколько лет. А среди книг на полках Сергей так же, к своему удивлению, обнаружил немало фантастики. В представлении Сергея фантастика никак не вязалась с образом маститого ученого с мировым именем.

- Фантастику принято считать подростковой литературой, - ответил Кузякин на вопрос Сергей относительно происхождения книг и журналов. – Что есть огромное заблуждение. Фантастика – удивительная литература, раскрепощающая разум и прививающая навыки нетривиального мышления. Скажу тебе по секрету, очень многие читают фантастику всю свою жизнь, но старательно скрывают это от коллег и даже от близких родственников. Потому что бояться насмешек. По-моему, именно такая скрытность и есть проявление инфантилизма. Мне кажется невообразимо глупым скрывать любовь к литературе, но при этом открыто заявляет, скажем, о своей религиозности. Вот уж что, действительно, не к лицу здравомыслящему человеку, так это полагаться на божью милость и бояться божьего гнева. Это в двадцать первом-то веке!

После этого разговора Сергей принялся штудировать «Локусы». На английском языке. Исключительно ради того, чтобы попытаться понять логику Игоря Петровича. Хотя он и неплохо знал язык, поначалу дело шло туго. Из-за того, что тема была для Сергей совершенно незнакомая. Однако, постепенно он тянулся. И даже начал получать от этого удовольствие. Тем более, что занять свободное время все равно было не чем. Жизнь без телевидения, радио, интернета и даже без мобильника – это, надо сказать, очень странная жизнь. К такому не сразу привыкаешь. Но зато потом начинаешь получать от жизни колоссальное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Ты уже не плывешь в общем информационном потоке, пытаясь найти что-то дельное и отплевываясь от всякой мерзости, что сама-собой так и лезет в рот, а в нужный момент сам создаешь нечто вроде локального информационного поля или кокона. В котором спокойно, тепло и уютно. И пахнет фиалками. Так, по крайней мере, казалось Сергею. Хотя, наверное, ощущения у каждого были индивидуальные.

- Что вы пишете? – спросил Сергей у сидящего за столом перед компьютером Кузякина.

Игорь Петрович ткнул пальцем в клавишу, поставил точку и вместе со стулом развернулся в сторону Сергея.

- Записываю все, что происходит.

- Абсолютно все? – удивился Сергей.

- Стараюсь, - улыбнулся Игорь Петрович. – Но, скорее всего, что-то, конечно же, упускаю. Так всегда – пытаешься одним взглядом окинуть всю картину, а внимание сосредотачивается на мелких, малозначительных деталях. Эдакий метальный пуантилизм.

Последнюю фразу Сергей не поняли и про себя отметил, что нужно будет выяснить, что собой представляет этот самый пуантилизм.

- А, зачем?

- Я так полагаю, что эти заметки будут представлять собой огромную ценность после того, как все это закончится.

- Для кого?

- Ну, например, для всех нас. Поверь мне, если мы все это переживем, нам будет казаться странным, да, что там, нам с трудом будет вериться, что все это происходило на самом деле.

- Это точно, - согласился Сергей.

- Кроме того, таким образом я рассчитываю вычленить аномальные составляющие нашей теперь ставшей обыденной жизни. Мне представляется это важным с научной точки зрения. Я пока и сам не могу объяснить это в точности. Для меня это, скорее, некое предчувствие… или, если угодно предощущение… - Кузякин поднял руки на уровень груди. Пальцы на них были согнуты и разведены, как будто, они держали некие невидимые предметы, что-то вроде двух прозрачных полусфер. А затем Игорь Петрович сделал движение, как будто навернул одну полусферу на другую. – Если нам удастся собрать все детали воедино, быть может, тогда мы сумеем понять, что же здесь происходит? А, понимание сути проблемы, это, как известно, первый шаг к решению любой задачи.

- Вы полагаете, это поможет нам выбраться отсюда?

Игорь Петрович уперся локтями в колени, согнув спину, подался вперед и, таинственно чуть понизив голос, сообщил.

- Я рассчитываю на нечто большее.

Сергей призадумался.

Нечто большее - что бы это могло означать?

Дело приобретало необычайно интересный оборот, и Сергей очень рассчитывал на продолжение разговора.

Но – не сложилось.

Конец всему положил влетевший в комнату Соломон Юрьевич Штейн.

Лицо его раскраснелось, волоски, начавшие отрастать на голове, растрепались, глаза блестели. Соломон Юрьевич даже не постучал в дверь, что было совершенно на него не похоже. Короче говоря, он был вне себя от возбуждения. В довершении картины, на груди у Штейна висел большой полевой бинокль.

- Она попыталась на меня напасть! – закричал он с порога комнаты.

Сергей и Игорь Петрович быстро переглянулись. В данный момент ход мыслей обоих был примерно одинаков. Первое: кто именно попытался напасть на Штейна? Местоимение «она» резко ограничивало выбор – это могла быть либо Ольга, либо Мария Тимофеевна. И то, и другое казалось абсолютно нелепым. Второе: что послужило причиной для нападения? И, наконец, третье: чем все это закончилось? Соломон Юрьевич был жив и, воде бы, даже особенно не пострадал. И это уже было хорошо. Но, что с остальными участниками инцидента?

- Что случилось, Соломон? – спросил Игорь Петрович, старательно сохраняя внешнее спокойствие.

- Она чуть меня не схватила! – вскинул руку к потолку Соломон Юрьевич. – Это! – он возмущенно вздернул плечи вверх, так что голова его почти провалилась между ними, и раскинул руки в стороны. – Это… Это - чудовищно! – наконец-то нашел он нужное слов, в полной мере отражающее его чувства.

- Согласен с тобой Соломон, - благоразумно не стал спорить Игорь Петрович.

Вместо этого он очень деликатно взял Соломона Юрьевича за руку и усадил на свободный стул.

- Дать тебе воды, Соломон? – предложил Игорь Петрович.

- Не надо! – решительно отказался тот.

Как будто Кузякин предлагал ему чашу с цикутой.

- Так, кто на тебя напал?

- Что? – непонимающе посмотрел на Кузякина Штейн.

- Ты вбежал с криками о том, что на тебя кто-то напал, - напомнил Игорь Петрович.

- Нет, - криво улыбнувшись помахал рукой Соломон Юрьевич. – Я сказал, что она попыталась на меня напасть.

- Пусть так, - кивнул Игорь Петрович. – Кто это был?

- Кто? – снова как эхо повторил за ним Штейн.

- Кто попытался на тебя напасть, - произнес Игорь Петрович, проявляя чудеса выдержки и самообладания.

- Грязь, - коротко бросил Штейн.

- Кто? – не понял на этот раз Игорь Петрович.

Сергей тоже ничего не понимал, однако предпочитал помалкивать, дабы окончательно все не запутать.

- Так! – поднял руки с открытыми ладонями Соломон Юрьевич, будто призывая всех к вниманию. – Давайте обо всем по порядку, - он аккуратно положил ладони на колени. – На меня попыталась напасть грязь из ямы.

Пауза. Непродолжительная, но выразительная.

- Из какой ямы?

- Из той самой, в которой автобус утонул, - Соломон Юрьевич кивнул на Сергея.

- За рулем находился не я, - на всякий случай уточнил Косарев.

- Что с грязью? – спросил Игорь Петрович.

- Она сошла с ума! – как будто с обидой всплеснул руками Соломон Юрьевич.

- По порядку, - напомнил ему Кузякин,

- Понял, - кивнул Соломон Юрьевич. – Значит так. Сегодня я дежурил у провала…

Тут нужно сказать, что дежурство возле провала, в котором булькала горячая, жидкая грязь, было заведено сразу после второго общего собрание граждан Тринадцатого микрорайона. Все светлое время суток у края провала должен был находиться один из жильцов, вооруженный большим полевым биноклем, который очень кстати нашелся у учителя природоведения Поперекина. Как правило, это был доброволец, кто-то не занятый на других работах. Смысл дежурства заключался в следующем. Во-первых, если вдруг – волшебное слово «вдруг»! – на другом конце грязевой ямы кто-то появится, дежурный должен будет подать ему знак. Для этого у него при себе имелся зеленый флажок и судейский свисток. Во-вторых, провал постоянно увеличивался в размерах. И это, естественно, не могло не настораживать. По счастью, пока он разрастался в сторону большой земли. Но не было никаких гарантий, что не мог начаться и обратный процесс. В таком случае дежурному следовал немедленно начинать бить тревогу. В фигуральном смысле, разумеется. Так вот, услыхав о нападении грязи из ямы, Сергей с Игорем Петровичем одновременно подумали об одном и том же: Штейн стал свидетелем того, как провал начал пожирать территорию Тринадцатого микрорайона и, без долгих колебаний, ударил в набат. Виртуально, конечно.

…-Так вот, все началось в тот момент, когда я решил съесть кусок макаронной запеканки, оставшийся у меня после завтрака, - продолжал между тем Соломон Юрьевич. - Все дело в том, что у меня бывают проблемы с перевариванием мучной пищи, поэтому я стараюсь не есть ее сразу большими порциями. Съев всю макаронную запеканку сразу, я бы потом полдня…

- Мы все поняли про запеканку, Соломон, - перебил, не выдержав, Игорь Петрович. – И про твои желудочно-кишечные проблемы, тоже. Давай, - он энергично крутанул ладонью, - переходи к делу.

- Так я о чем и говорю! – непонимающе вытаращился на него Соломон Юрьевич. – В столовой я съел только половину запеканки. А вторую взял с собой, завернув в пищевую фольгу, - тут Кузякин понял, что лучше выслушать всю историю о макаронной запеканке, не перебивая рассказчика, иначе придется слушать ее еще раз, заново. – Макаронную запеканку Мария Тимофеевна готовит отменную, но съесть ее всю за один присест я просто не в состоянии. Не потому, что не вкусно, а потому, что иначе у меня начнутся проблемы с желудочно-кишечным трактом, - Штейн приложил ладонь к животу, как будто призывая его в свидетели. – Прогуливаясь вдоль провала и то и дел поглядывая в бинокль на другую его сторону, я вдруг почувствовал желание съесть взятую с собой часть запеканки. Я достал ее из пакета, что был у меня с собой, развернул и начал есть. Фольгу же, в которую она была завернута, бросил в грязь, - Соломон Юрьевич настороженно посмотрел сначала на Кузякина, затем – на Сергея. После чего подозрительно спросил: - Вы внимательно следите за ходом моей истории?

- Да, конечно! – горячо заверили его оба.

- Так вот, я в одной руке держу запеканку, другой – кидаю фольгу в грязь, - Соломон Юрьевич постарался максимально достоверно изобразить, как именно это происходило. – И, собственно, ничего особенного не ожидаю. Но, тут-то оно как раз и происходит! Видите ли, друзья мои, я с детства отличаюсь исключительной наблюдательностью. Постоянно подмечаю всякие мелочи, на которые другие и внимания не обратили бы. А, заметив, пытаюсь осмыслить причину происходящего! - Соломон Юрьевич многозначительно двинул бровями и понял кверху указательный палей. – Так, вот… - Штейн вдруг наморщил лоб, наклонил голову и пальцами потер морщины. – К чему это я?.. – растерянно посмотрел он на слушателей.

- Фольга, - напомнил Сергей.

- Грязь, - подсказал Игорь Петрович. – Которая на тебя напала.

- Ах, ну да, конечно! - радостно заулыбался Соломон Юрьевич. – Как я только мог забыть? Так вот, фольга которую я бросил в грязь, стала тонуть! То есть, медленно погружаться в грязь! Согласитесь, подобное невозможно! Грязь, хотя и жидкая, но, все же, гораздо плотнее воды. Обрывок фольги просто не может в ней утонуть! Чтобы получше рассмотреть происходящее, я присел на корточки и подался вперед. Прошу обратит внимание на то, что в левой руке, - Соломон Юрьевич поднял и продемонстрировал слушателям свою левую руку, - у меня все еще оставалась замечательная макаронная запеканка. – Так вот, наклонившись вперед, я внимательно наблюдал за тем, как брошенный мною кусочек фольги медленно погружается в грязь. Вы можете мне не поверить, но создавалась впечатление, будто грязь засасывает фольгу. Как будто, это было живое существо. Я имею в виду грязь. Нечто вроде гигантской амебы… Игорь Петрович, тебе не доводилось слышать или читать о чем-то подобном?

Кузякин отрицательно качнул головой.

Сергей же вспомнил, что совсем недавно читал о подобном живом существе – огромном, бесформенном и поедающем все, до чего было способно дотянуться, - в одном из номеров «Локуса», в рецензии на новую книгу какого-то малоизвестного автора. Но, пока он решил об этом промолчать. Подумав, что если даже Соломон Юрьевич и почитывает втихаря фантастику, то все равно не признается в этом.

- И это все? – спросил несколько разочаровано Игорь Петрович.

История про утонувшую в грязи фольгу была, действительно, несколько странной, но совсем не той, что он ожидал. Или, лучше сказать, не соответствовала тому экзальтированному состоянию, в котором прибывал Штейн, возникнув на пороге комнаты.

- Если бы! - взмахнул обеими руками Соломон Юрьевич. – Это только начало!

- Тогда, может быть, давай перейдем к делу? – предложил Игорь Петрович, которому совсем не улыбалась перспектива еще раз выслушать историю про макаронную запеканку и кусок фольги, в которую она была завернута.

- А я что делаю? – снова взмахнул руками Соломон Юрьевич. – Я же не мог опустить то, с чего все началось! Иначе вам же было бы непонятно! Так, значит, я присаживаюсь на корточки у края ямы с грязью и чуть наклоняюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть, что происходит с тонущей в грязи фольгой, - Штейн вскочил со стула и присел на корточки, чтобы вживую продемонстрировать, как все это происходило. – В левой руке у меня, не забывайте, запеканка! – он показал слушателям, а теперь еще и зрителям сжатую в кулак руку. – Я смотрю на фольгу. Фольга медленно тонет. Грязь, как я уже сказал, будто засасывает ее в себя. И тут прямо рядом со мной в грязи начинает расти… Скажем так - нечто! Поначалу я принял было это за один из тех пузырей, что время от времени вздуваются и лопаются на поверхности грязевого разлива. Краем глаза наблюдая за этим самым «пузырем», я вдруг обращаю внимание на странную вещь! – Соломон Юрьевич вскинул вверх указательный палец и сделал многозначительную паузу. Впрочем, длилась она недолго. Штейну и самому не терпелось рассказать о том, что же произошло дальше. – Пузырю давно бы пора было лопнуть, а он все продолжал расти! – снова короткая пауза, рассчитанная чисто на театральный эффект. – Причем он рос только вверх! – Соломон Юрьевич сложил пальцы правой руки в виде чаши, перевернутой кверху дном и, плотно обхватив пальцами нечто незримое, потянул его вверх. – Это был уже не пузырь, а что-то вроде пенька грязи с округлым верхом. Смотрелось это настолько необычно и странно, что я замер, не зная, что делать. И в этот момент грязевой вырост метнулся в мою строну! – пальцы правой руки обхватили кулак, в который была сжата левая. – Не, забывайте, в левой руке у меня все еще находилась макаронная запеканка! – торжественно провозгласил рассказчик. – Не нее-то, как оказалось, и охотился этот грязевой вырост! Это Нечто, прячущееся в грязи! Оно выхватило у меня из руки запеканку и вместе с ней исчезло! – Штейн спрятал правую руку за спину. - Вновь растворилось в грязевой луже! – еще одна точно выверенная пауза. – Я же в ужасе отшатнулся назад, упал на спину, и так пролежал какое-то время, приходя в себя после случившегося. Страшно было даже подумать, о том, что я сам мог оказаться на месте макаронной запеканки!

- В каком смысле? – не понял такой аналогии Сергей.

- Грязевой монстр мог схватить меня за руку и утянуть за собой в глубину! – Соломона Юрьевича аж передернуло от одной только мысли о подобной перспективе. – В общем, придя в себя, я тут же вскочил на ноги и подбежал к тебе, Игорь Петрович! В надежде, что ты, как человек с научным складом ума, дашь рациональное объяснение произошедшему!

Соломон Юрьевич закончил свой рассказ, тяжело поднялся на ноги и присел на стул.

Игорь Петрович стоял напротив него, чуть опершись на письменный стол. Руками он плотно обхвати себя за плечи, а на ладонь левой руки, оказавшуюся на правом плече, положил голову. Он внимательно, изучающе смотрел на Штейна. И от взгляда этого Соломону Юрьевичу сделалось почему-то не по себе.

- Это все произошло на самом деле, Соломон? – спросил наконец Игорь Петрович. – Ты ничего не выдумываешь? Не преувеличиваешь?

- Клянусь! – Штейн вскинул к плечу руку с раскрытой ладонью, а затем припечатал ее к груди.

Более он ничего не сказал.

- Идем! – сорвался с места Игорь Петрович.

Как будто только этого и ждал.

Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin