Глава 16.
Брейгель легко перебрался на другую сторону. Он даже улыбался, скользя вдоль стены и демонстрируя при этом потрясающую пластику движений. А, оказавшись на другой стороне, пожал руку Камохину и отвесил игривый поклон ученым, протягивать руку которым было бы полнейшим безумием.
Сложнее оказалось переправить на другую сторону вещи. Сидя на корточках, Осипов старательно прижимал сумки к стене и осторожно проталкивал их через экран. На другой стороне их принимал Брейгель и передавал Камохину. Все было нормально до тех пор, пока дело не дошло до сумки Орсона, в которой биолог нес контейнеры для биообразцов. Сумка была легкая, но объемная. В какой-то момент, когда сумка уже примерно на три четверти прошла через экран, Осипову показалось, что она начала крениться в сторону. Квестер крепче ухватился за лямку. Сумка начала сползать вниз по стене. А, может быть, это был лишь обман зрения – глаза уже устали от неверного, мерцающего света фонарей. Как бы там ни было, Брейгель с Осиповым одновременно постарались не дать сумке упасть. И в этом-то заключалась ошибка. Короткий, в обычный ситуации оставшийся незаметным рассинхрон действий двух человек, привел к тому, что сумка едва заметно качнулся из стороны в сторону. И в ту же секунду вспыхнуло пламя. Брейгель с Осипов одновременно откинулись назад, каждый в свою строну. И ошалело уставились друг на друга, когда пламя погасло.
- Ты цел? – спросил Осипов.
- Вроде бы… - Брейгель медленно провел ладонью по лицу. – Надо же, даже бровей не опалило.
- Поле не выпускает огонь за пределы своих границ… А вот жар чувствуется.
Осипов посмотрел на тлеющие остатки сумки.
- Да, ладно, - махнул рукой Орсон. – Мне все равно уже надоело ее таскать.
После того, как на другую сторону было передано оружие – по счастью, обошлось без проблем, – наступил черед биолога пройти через защитный экран.
Англичанин держался молодцом. С лицом невозмутимо спокойным, как у индейца, он подошел к стене, одернул на себе куртку, провел пальцем по воротнику, вскинул подбородок и прижался спиной к стене.
- Пятки, - напомнил Осипов.
- Да, конечно, - коротко кивнул Орсон.
- Головой не дергай!
Биолог молча поджал губы.
- Давай.
Англичанин переместил в сторону левую ногу, перенес на нее большую часть веса тела и подтянул правую.
- Медленнее! – показал ему ладонь Осипов.
Орсон сильнее прикусил губы. И, чтобы сосредоточиться, на секунду опустил веки.
- Не закрывай глаза! – тут же прикрикнул на него Осипов. – Ты должен видеть, куда идешь!
- Да, конечно, - процедил сквозь зубы Орсон.
Он сделал еще один шаг. Очень плавный, как ему показалось.
- Медленнее, Крис, - сделал успокаивающий жест рукой Осипов. – Чуть-чуть медленнее и более плавно.
Орсон почувствовал, как внутри у него поднимается волна раздражения. Его выводило из себя все – темнота вокруг, мерцающие огни фонарей, уродливые, бессмысленные картины на стенках… А больше всего – то, что у него есть очень хороший шанс оказаться поджаренным. До хрустящей корочки. И тогда он станет похож на тот замечательный стейк, который он ел полгода назад в Лондоне в пабе «Полковник Гриндж», что на Грейт-Рассел-стрит. Увы, то, что называется стейком в России, по сути, таковым не является. Здесь это всего лишь кусок мяса, зажаренного скорее плохо, чем хорошо. Но, в любом случае, это – не стейк… И сам он, поджарившись, будет похож вовсе не на стейк… Curse! Что за мысли лезут в голову!.. Не о том сейчас нужно думать, не о том…
А о чем?..
Ну, например, о розах… Почем бы и нет?..
Нет, розы – это не то! Срезанные цветы всегда вызывали у него раздражения. А сейчас он видел перед собой не цветущий розовый куст, а срезанные, небрежно сунутые в вазу цветы. Умирающие растения, распространяющие вокруг себя флюиды смерти…
Стоп!
Лучше – о собаках…
Или – о кошках?..
Так, о кошках или о собаках?..
Первый – царапаются, вторые – кусаются. И первые, и вторые линяют, оставляя на диванных подушках клочья шерсти.
Мерзость!..
Bloody Hell!..
К черту все!
Нужно думать о чем-то нейтральном. О чем-то, что не вызывает никаких ассоциаций. Не давит на мозг. Ну, например…
Очень злой джентльмен из Лати
Пробрался раз на кухню в ночи.
Не включив даже свет,
Съел он сорок котлет.
Вот такой джентльмен из Лати.
Да, именно так! Очень даже неплохо! Или, лучше сказать – то, что надо!..
Оказавшись по другу сторону экрана, Орсон отлепился от стены, повел плечами, картинно раскинул руки в стороны и торжественно продекламировал:
Гражданин из округи Толидо
Был за палец укушен ставридой.
Он сказал: Черт возьми!
Нету большей беды,
Чем ставрида в округе Толидо.
- Здоров, - выслушав его, кивнул Камохин. – Нет, в самом деле, здорово… Только, к чему ты это, Док?
- Ни к чему! – счастливо улыбнулся биолог. – Просто так!
- Ах, просто так, - кивнул Камохин и озадаченно прикусил губу. – Но, ты ведь на что-то намекаешь?
- Нет, - отрицательно качнул головой англичанин.
- Значит, на кого-то?
- Игорь, это просто стихи! – чуть наклонился вперед очень всем довольный и оптимистично настроенный англичанин. И радость его была проста и понятна – он все еще оставался самим собой! – Понимаешь?
Камохин как-то странно посмотрел на биолога, показал ему два пальца, расставленных буквой V, и сделал шаг в сторону.
Орсон же переключился на Осипова, который как раз собирался присоединиться к остальным.
- Вик, уверяю тебя, это совсем не сложно! Главное, постарайся ни о чем не думать!
Осипов молча показал биологу большой палец и припечатал ладони к стене.
- Что он имел в виду? – шепотом спросил у Брейгеля Камохин.
- Кто? – непонимающе посмотрел на него фламандец.
Камохин взглядом указал на англичанина.
- Когда? – непонимающе сдвинул брови Брейгель.
- Когда говорил что-то там про ставриду.
- Я полагаю, ничего особенного.
- И, все же?
- Не бери в голову, Игорь. Это просто стихи.
- Но в стихах должен быт какой-то смысл.
- А в этих нет.
- Почему?
- Это – абсурдистика.
- Тогда, какой в этом смысл?
- Абсолютно никакого!
Камохин недовольно поджал губы. Ему казалось странным то, что он не может понять того, что, вроде как, понимают все остальные. Или же они только делают вид, что им понятно, что означает эта история про бешеную рыбу?..
Осипов отошел от стены и отряхнул руки.
- Странное ощущение...
- В каком смысле? – спросил Орсон.
Осипов посветил фонариком на отметку маркера на полу.
- Кажется, что мы валяли дурака. А на самом деле никакого экрана нет.
- Ты так думаешь?..
Орсон достал из кармана одноразовую китайскую авторучку, снял с нее пластиковый колпачок и кинул его туда, откуда они пришли. Тьма подземелья озарило вспыхнувшее пламя, готовое пожрать все и вся. Включая колпачок от китайской авторучки.
- Не показалось, - констатировал Орсон. – Это, действительно, чертовски хитроумная ловушка, - и, посмотрев на стрелков, как будто специально для них добавил: - Настолько хитроумная, что даже я ее не сразу разгадал.
Брейгель улыбнулся и сделал вполне красноречивый жест рукой – мол, все понятно, что поделаешь, с любым может случиться.
Камохин надел пояс с кобурой и ножнами, обмотал вокруг шеи шемаг, поднял с пола поклажу, перекинул лямку через шею и закинул сумку на спину. Автомат стрелок повесил на плечо.
- Ну, что, пошли?
- А, пакаль? – Брейгель указал на то место, на которое указывал дескан. – Мы его не возьмем?
Камохин взглядом переадресовал вопрос Осипову.
- Я бы не стал это делать, - покачал головой ученый. – Если мы заберем пакаль, вся механика ловушки пойдет вразнос. И я даже представить боюсь, к чему это может привести.
- Верно, - поддержал его Орсон. – Как говорят русские: бог заботится о том, кто сам о себе заботится.
Все поняли, что имел в виду англичанин, поэтому никто и не стал уточнять, как на самом деле звучит не совсем точно процитированная им поговорка.
К тому же, и чувствовали все себя несколько странно. Или, лучше сказать, непривычно. Темное подземелье, где тени ползали по полу, стенам и потолку, искажая, разламывая, выворачивая наизнанку таинственные многомерные рисунков на плитах, а любые, даже самые тихие звуки раскатывались гулким эхом по узким проходам, казалось, не просто стирало представление о времени, а уничтожало его, как таковое. Как физическую величину. Как условную единицу продолжительности любого действия. Как интервал между двумя событиями. Как необратимое течение бытия из прошлого в будущее. Время расплющивалось, растекалось, разламывалось и, в конце концов, превращалось в нечто противоположное самому себе. Но, если так, то что это было? Ну, или хотя бы, на что это было похоже?.. На такие вопросы не смог бы ответить даже Осипов. В вопросах космогонии он разбирался не в пример лучше других. Вот, только все его знания могли служить очень слабым подспорьем, когда дело касалось не теории, а воплощенных в жизнь всех тех странных, причудливых, зачастую уродливых, невообразимых, немыслимых измышлений теоретиков, в построении своих гипотез опирающихся лишь на математические символы. На безумие это не было похоже, но на мир, вывернутый наизнанку – очень даже.
Как долго они здесь находились?
Оба стрелка обладали очень хорошим внутренним чувством времени. Камохину было достаточно с утра взглянуть на часы, чтобы потом целый день обходиться без них. К вечеру сбой его внутренних часов, как правило, составлял не более десяти минут. Брейгель умел контролировать свой сон и просыпаться в точно назначенное время. Но сейчас даже они чувствовали, что со временем творилось что-то неладное. Оно то бежало быстрее, то резко затормаживало, а временами как будто совсем останавливалось. К тому же, время внутри подземелья вряд ли соответствовало тому, что за его пределами. Да, и существовало ли вообще хоть что-то, кроме этих темных, мрачных переходов из ниоткуда в никуда?
Существовал лишь один способ противостоять странному, противоестественному ощущения ирреальности – двигаться дальше. Поэтому, следом за Камохиным и остальные квестеры принялись собирать вещи и оружие.
- И, все же, меня не оставляет мысль, что мы в двух шагах от сокровищ, - заявил Брейгель. – Иначе, зачем было сооружать столь изощренную ловушку?
- Наверно, здесь похоронена любимая лошадь какого-нибудь древнего тирана, - высказал предположение Орсон.
Выражение лица у него при этом было чрезвычайно серьезное. Как и всегда, когда он начинал валят дурака.
- Пускай, лошадь, - не стал спорить Брейгель. – Но с лошадью должны быт погребены и сокровища.
- Все, что может ей понадобиться в загробной жизни, - все тем же тоном прокомментировал биолог. – Тридцать мешков овса, раскрашенное седло и инкрустированная уздечка.
- Можно подумать, Док, ты не мечтаешь о сокровищах, - обиделся Брейгель.
- Помнишь, сколько сокровищ было в ратраке, который мы утопили в болоте? – усмехнулся англичанин. – И что от него сталась? Низка жемчуга, что взяла себе Светлана, и яйцо Фаберже, которым играет маленькая девочка.
- Кстати, о маленькой девочке. Что сказал Ирина на счет Игры «серых»?
- Она сказала, что если Игре нет и не может быть никаких правил, то нам следует действовать по обстоятельствам, опираясь на чувство меры и гармонии.
- А, если его у меня нет?
- Чего?
- Чувства гармонии.
- Значит тебе отведена какая-то иная роль.
- Это ты так решил?
- Так сказала Ирина.
- И что же это за роль?
- Не знаю. Ирина сказала что в Игре у каждого своя роль. Но, в чем она заключается, не стоит даже пытаться понять.
- Почему?
- Потому что, все равно не поймешь.
- И, что же мне тогда делать?
- Слушай, почему ты сам не пошел поговорить с Ириной?
Брейгель ответил не сразу. Но – честно.
- Я ее боюсь. Честное слово. Мне кажется, что она знает каждую мою фразу еще до того, как я ее произнесу. Будто видит меня насквозь.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся Камохин. – Ирина – милая девчушка. Очень умная для своих лет, с этим не поспоришь. Но, все равно, она всего лишь ребенок.
- Очень умная? – несогласно вскинул брови фламандец. – Бамалама! Это Док у нас очень умный. Док-Вик – тоже очень умный. А, Ирина… - Брейгель запнулся, не найдя нужного слова. – Знаешь, Игорь, видел я разных умных людей. Но, Ирина – это…
- Феномен, - подсказал Осипов.
- Точно! – щелкнул пальцами фламандец. – Феномен! Иначе и не скажешь!
- С этим я тоже готов согласиться, - кивнул Камохин.
- Девочка – жертва зоны номер тридцать четыре, - грустно заметил Орсон.
- Разве быть умной плохо? – удивился Брейгель.
- Умной – нет. А, вот очень умной… - Орсон покачал головой. – Как говорится: во многом знании много печали.
- Русские так не говорят, - возразил Камохин.
- Естественно, - хмыкнул англичанин. – Это высказывание принадлежит одному старому еврею. А у русских от ума не печаль, а горе.
- Ну, это еще, как сказать! – решил поспорить Камохин.
Он готов был привести пару-тройку веских аргументов, бесспорным лидером среди которых являлась периодическая таблица элементов. Но его перебил Осипов.
- Тихо! – ученый вскинул руку, призывая к молчанию.
В воцарившейся тишине стали отчетливо слышны доносящиеся из темноты звуки шагов.
Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin