Они сидели возле жаровни, в которой пылал огонь. Четверо мужчин, двое детей и женщина. Квестеры наконец-то смогли снять маски и расстегнуть парки. В шатре из плотных портьер, возле огня, тепло ощущалось уже явственно. Но, все же, не настолько, чтобы скинуть всю верхнюю одежду и забыть о том, что на улице мороз к ночи перевалил уже за стоградусную отметку. Самодельная вытяжка работала с грехом пополам, от дыма свербело в горле и слезились глаза. Но с этим вполне можно было смириться. На какое-то время. А вот, у Светланы и ее детей глаза были красные, воспаленные. Зато, вкус разогретых на огне консервов был не сравним ни с какими деликатесами. А еще — чай. Крепкий, душистый чай, что заварила Светлана.
— Сколько мы здесь? — спросила женщина.
— А вы не знаете? — удивленно посмотрел на нее Осипов.
— Мы не выходили на улицу.
— Четыре дня.
— Да?.. Мне казалось, больше... Дней десять...
— Это проблема замкнутого пространства. — Орсон облизнул пластиковую ложку и кинул ее в пустую консервную банку. -то же самое бывает со спелеологами, долгое время находящимися в пещере.
— Со спелеологами все наоборот, — уточнил Осипов. — Для них сутки растягиваются и они переходят на тридцати двух часовой жизненный цикл.
— Все зависит от особенностей психики.
Осипов подозревал, что англичанин сказал это только для того, чтобы оставить за собой последнее слово. Но спорить не стал. Не та была обстановка.
— Как вам удалось спастись? — спросил у женщины Камохин.
Светлана опустила голову и поправила на плечах свою нелепую накидку.
— Наверное, повезло...
— Так не бывает, — качнул головой Брейгель. — Как правило, везет тому, кто очень старается.
— Я очень испугалась... В первые минуты я даже не понимала, что делала... Все было, как в тумане... Или, как во сне...
У Светланы была странная манера говорить. Она делала долгие паузы между фразами. Как будто, прежде, чем произнести следующую, она обдумывала ту, что уже сказала. Орсон про себя отметил, что, по всей видимости, это было следствием пережитого шока. В стрессовой ситуации одни начинают болтать без умолку, другие — тормозят.
— Перед катастрофой вы зашли в магазин, что-то купить?
— Перед катастрофой?.. — немного растерянно повторила Светлана. — То, что случилось... Это была катастрофа?
— Так мы это называем.
— Но, почему?
— Чаще всего появление разлома связано с катастрофическими последствиями.
— Почему это случилось здесь? С нами?
— Это могло случиться где угодно.
— Да... Но, почему здесь?..
— Мы пока что не выявили никакой закономерности в появлении разломов. Есть некоторые гипотезы, но не более того...
— Док-Вик, — прервал ученого Брейгель. — Она не о том спрашивает.
— Да? — Осипов озадаченно посмотрел на Светлану. Естественно, он понимал, что ее интересует не теория возникновения разломов. Но он не знал, что ей сказать. — Простите, я не могу ответить на ваш вопрос.
— Я работала в этом магазине...
Камохин несколько удивленно посмотрел на детей, завернутых в широкие полотнища материи. Они казались похожими на большие, уродливые куколки, из которых могло появиться все, что угодно.
— А как же дети?
— Дети... — Светлана тоже посмотрела на детей. — Дети не мои... Мне кажется, они считают, что я удерживаю их здесь силой... Ну, в общем, так оно и есть...
— Так чьи же это дети?
— Они пришли в магазин с мамой... Перед самой... катастрофой... Ей нужен был садовый гном... Знаете, такие керамические фигурки. Их ставят среди цветов... Непонятно зачем... У нас тринадцать разных гномов... Их мама, — кивок в сторону детей, — никак не могла выбрать...
— Мы хотели купить гнома тете Оле, в подарок, — угрюмо, ни на кого не глядя, произнесла девочка.
— И тут на улице завыла сигнализация... — продолжила Светлана. — Женщина сказала, что это ее машина. Попросила меня присмотреть за детьми, сказала, что через минуту вернется, выбежала за дверь... Не прошло и минуты, как случилась... катастрофа... Она не вернулась...
— Кроме вас и детей в магазине больше никого не было?
— Была еще Надя, продавщица из первого зала... И Юрий Анатольевич, директор магазина... Когда все начало замерзать, они выбежали на улицу... Юрий Анатольевич сказал, что нужно выяснить, что происходит, и велел нам оставаться в магазине... Надя сказала, что нужно всем отсюда уходить... А я испугалась... Да и детей не с кем было оставить...
— Вы правильно поступили, Светлана. То, что вы остались в магазине, спасло вам жизнь.
— А остальные?..
— Кроме вас, мы не встретили в городе живых, — про мародеров Камохин решил умолчать.
— Простите, Светлана, — Осипов сложил ладони вместе и чуть подался в сторону девушки. — Могу я задать вам несколько вопросов непосредственно о катастрофе? О том, как все происходило? В какой последовательности? Это очень важно для понимания природы данного явления... Впрочем, если вы не хотите об этом говорить...
— Да нет, давайте, спрашивайте... Мне кажется, так будет лучше...
Осипов подождал какое-то время, но никаких разъяснений по поводу того, что именно будет лучше, не последовало.
— Скажите, Светлана, как вы поняли, что произошла катастрофа? Были какие-то звуки? Или атмосферные явления?
— Стало очень холодно.
— Вы почувствовали, что температура начала опускаться?
— Нет. Холодно стало сразу. Очень холодно. Как будто я нырнула в ледяную воду... Нет, еще холоднее. Кожа будто стягиваться начала. И все волоски на теле поднялись.
— Светлана, а вам приходилось нырять в ледяную воду? — поинтересовался Брейгель.
— Я зимой купаюсь в проруби, — ответила девушка.
— Серьезно? — вскинул брови фламандец.
— Да. Мне это нравится.
Брейгель улыбнулся и покачал головой.
— Еще одно подтверждение тому, что все люди разные. Меня в холодную воду палкой не загонишь.
— Светлана, — подняв руку, напомнил о себе Осипов. — Вы хотите сказать, что температура не опускалась, быстро или медленно, а мгновенно стало очень холодно?
— Да. И это было самое страшное. Потому что не было времени как-то подготовиться, собраться с мыслями. Нужно было немедленно что-то делать, чтобы не замерзнуть.
Речь Светланы удивительным образом сделалась ровной. Теперь она говорила почти без запинок.
— Весьма любопытно. — Осипов с задумчивым видом потер пальцами подбородок, на котором уже начала проступать щетина. — Выходит, гипотеза о том, что центром процесса является разлом, в корне не верна. Разлом лишь инициирует возникновение аномалии. А сам процесс формирования аномальной зоны происходит практически мгновенно. Как при Большом Взрыве.
— И что это значит, Док-Вик? — поинтересовался Брейгель.
— Пока не знаю, — едва заметно качнул головой Осипов.
— Док-Вик, я слышал, что именно ты создал теорию разломов и предсказал Сезон Катастроф.
— Это не совсем так, — смущенно улыбнулся Осипов. — Я работал над новой теорией эволюции Вселенной. В соответствии с которой, помимо постепенных преобразований, являющихся отдаленными последствиями породившего и сформировавшего нашу Вселенную Большого Взрыва, возможны и внезапные, скачкообразные изменения. Следствием которых могут стать деструктивные деформации пространственно-временного континуума. Которые мы называем разломами.
— Ну, Док-Вик, ты и завернул!
— Да, будет тебе. Я упростил все до уровня ликбеза для чайников. Ты хотя бы представляешь себе, что такое пространственно-временной континуум.
— Нет. Но мне достаточно и того, что ты открыл разломы. Я горд и счастлив работать в одной команде с гением.
— Я не открыл разломы. Я лишь теоретически обосновал возможность их образования.
— Для меня это одно и то же, поэтому я все равно горд и счастлив. Ты ведь не станешь отрицать, что ты гений.
— Для начала я предпочел бы определиться с понятиями. Что ты понимаешь под словом «гений»?
— Человека, который умеет что-то, что не умеет никто другой.
— Интересный взгляд. Получается, что гением может быть даже преступник?
— А почему нет? Есть же выражение «гений преступного мира».
— В любом случае, на гения я не тяну. Расчеты, которые я проделал, мог бы сделать любой другой, владеющий математическим аппаратом.
— И что говорят твои расчеты?
— Что деформации пространственно-временного континуума возможны.
— Ну, теперь-то мы точно знаем, что возможны. Но как это происходит?
— Как? — Осипов озадаченно почесал ногтем кончик носа. — Тебе, конечно же, известно, что мир, в котором мы живем, имеет три пространственных измерения, — ученый, как дирижер палочкой, взмахнул указательным пальцем, обозначая три пространственных вектора. — И одно временное измерение. Однако для физико-математического описания Вселенной требуется наличие большего числа измерений. В соответствии с теорией суперструн, мир должен быть десятимерным. Бозонная теория так и вовсе требует, чтобы пространственно-временной континуум имел двадцать шесть измерений. Без наличия этих дополнительных измерений невозможно объяснить существование нашего мира с точки зрения современной космогонии.
— И где же искать эти недостающие измерения?
— Они тут же, рядом с нами. Мы не можем их экспериментально зафиксировать, потому что они находятся в свернутом состоянии и сжаты до планковских размеров. А никакие измерения с точностью, превосходящей планковскую длину, невозможны. Тем не менее, каким-то образом дополнительные измерения проявляют себя на макроскопическом уровне. Теперь представь себе, что в какой-то момент эти свернутые пространства вдруг начинают разворачиваться. То есть, размерность нашей вселенной изменяется. Причем, не сразу и не повсеместно, а местами, там, где образуется скопление развернувшихся размерностей. Таким образом, Вселенная получает сразу много размерностей. Где-то она пятимерная, где-то — семимерная, где-то — девятимерная, а где-то могут образоваться дополнительные временные измерения. Все это приводит к тому, что пространственно-временной континуум начинает корежить, как неравномерно нагреваемый тонкий пластиковый лист. Результаты этих деформаций мы называем разломами.
-то есть, в аномальных зонах мы видим мир таким, каким он мог бы быть, сложись все иначе?
— Можно и так сказать.
— И чем все это закончится?
— Вот этого пока никто не знает.Есть два крайних варианта ответа на этот вопрос. Первый — оптимистичный: Вселенную немного покорежит, но, в конце концов, она вернется к своему исходному состоянию. В пользу этого говорит то, что отмечены случаи, когда разломы и связанные с ними аномальные зоны исчезали сами собой. Как, например, случилось с зоной номер пять под Новосибирском или с зоной номер одиннадцать в Каракасе. В соответствии с пессимистичным вариантом развития событий, процесс развертывания скрытых размерностей будет идти по нарастающей, следовательно, и катастрофические изменения пространственно-временного континуума будут усиливаться.
— И все закончится одной большой вселенской катастрофой?
— С нашей точки зрения. На самом же деле Вселенная просто станет другой. Однако следует принимать во внимание то, что между двумя крайними вариантами развития события, существует множество промежуточных. Каждый из которых в той или иной степени хорош или плох для нас.
-то есть, либо мы будем жить долго и скучно, либо — недолго, но весело, — подумав, сделал вывод Брейгель.
— Тебя самого какой вариант устраивает? — спросил Осипов.
Фламандец надул щеку и с задумчивым видом почесал ее.
— Скажем так, я пока что не определился.
— Когда вы нас увезете? — спросила Светлана, обращаясь, в первую очередь, к Камохину, в котором видела старшего.
В наступившей после этого тишине было слышно только, как потрескивают угли в жаровне. Камохин, опустив голову, делал вид, что внимательно изучает застежку на своем левом унте.
— Почему вы не отвечаете? — спросила Светлана.
Голос ее звучал все так же негромко, спокойно и ровно. Как будто она была уверена что молчанию Камохина есть какое-то очень простое, безболезненное объяснение.
— Мы уйдем утром, — сказал, не глядя на женщину, Камохин. — Но вы с нами не пойдете. Вы останетесь здесь. Проблема в том, что у нас сломался вертолет, и нам придется пешком выбираться из зоны.
— Мы пойдем вместе с вами...
— Нет. Вы останетесь. Как только мы выберемся из зоны, мы отправим за вами спасательный отряд. Вам нужно всего лишь подождать. Совсем немного. Сутки. Максимум — двое. У вас здесь есть все необходимое — еда, вода, топливо...
— Вы не знаете, что это такое — сидеть и ждать неизвестно чего?
— Я прекрасно вас понимаю...
— Нет. Я сама себя не понимаю. Порой мне кажется, что я сошла с ума. И все, что происходит вокруг, это только мой бред... Может быть, и вас на самом деле не существует? Так чего же нам тогда ждать?
— Мы существуем. И мы непременно пришлем за вами спасателей. Поверьте мне, Светлана, это правильное решение.
— Мы не можем оставить их здесь! — решительно заявил Осипов. — Что, если температура упадет еще ниже?
— С чего бы ей вдруг упасть?
— Не знаю. Это аномалия. Здесь может случиться все, что угодно. То, что эти люди до сих пор живы, уже чудо. Но мы не можем постоянно полагаться на чудеса.
— Док-Вик, я принял решение. Не стоит пытаться меня переубедить.
— Мы договаривались, что будем принимать решения вместе, — напомнил Орсон.
— Не в ситуации, когда речь идет о жизни и смерти.
Орсон улыбнулся с победным видом.
— Так, значит, ты признаешь, что опасность существует?
— Опасность существует всегда и везде. Ты можешь спокойно идти по улице, как вдруг тебе на голову упадет вывалившийся из самолета унитаз.
— Речь сейчас не об унитазах...
— Так, товарищи ученые, хотите поговорить — давайте выйдем.
Сказав это, Камохин первым поднялся и, отведя в сторону портьеру, вышел в торговый зал.
По сравнению с отгороженным углом, здесь было заметно холоднее. Зато дышалось здесь легче. Камохин включил фонарик и провел лучиком по полкам стеллажа, заполненного бытовой химией.
Следом за ним из шатра вышли Орсон и Осипов. Брейгель остался с женщиной и детьми. У фламандца, видимо, не было вопросов, ответы на которые он хотел бы получить немедленно.
— Так, говорим тихо, спокойно, без эмоций. — Камохин положил включенный фонарик на прилавок, так, чтобы он освещал всех присутствующих, но при этом не слепил глаза. — Не нужно понапрасну беспокоить хозяев. Им и без того несладко пришлось.
— Вот именно, — кивнул многозначительно Орсон. — Посмотри сам, Игорь, женщина на пределе. А дети, вообще, сидят в углу, завернувшись в свои покрывала, и даже не разговаривают.
— Светлана сказала, что ей кажется, будто они сидят здесь уже десять дней, в то время, как прошло всего четыре, — продолжил Осипов. — Для нее каждый день, прожитый в этом магазине, в темноте и холоде, длиннее предыдущего. Сколько она еще сможет ждать?
— Все? — немного выждав, спросил Камохин.
— Нужны еще аргументы, чтобы заставить тебя проявить сострадание?
— Там, в этом шатре, омерзительно. Там... Там воняет!
— Я все понял. Теперь послушайте меня. Мы — не спасательный отряд. Наша первоочередная задача — самим выбраться из зоны живыми. И, если нам это удастся, будет очень здорово. Сейчас наши шансы остаться живыми весьма велики. Я бы оценил их, как девяносто из ста. Десять процентов списываем на непредвиденные факторы. Такие, например, как встреча с мародерами. Или, как сказал Док-Вик, внезапное резкое падение температуры. Если мы возьмем с собой женщину и детей, наши шансы уцелеть начнут стремительно уменьшаться. У них нет ни одежды, ни обуви, ни снаряжения, без которых выжить на морозе невозможно. В своих самодельных балахонах они замерзнут прежде, чем мы выйдем за пределы зоны. А прежде, чем замерзнуть, они здорово замедлят наше движение. Я отвечаю за группу. И я принял решение. Мы оставим их здесь. А когда вернемся в ЦИК, сообщим о них в службу спасения.
— Ты уверен, что спасатели полезут в замерзший город, чтобы вытащить оттуда женщину с двумя детьми? — спросил Орсон.
— Нет, не уверен, — честно признался Камохин. — Служба спасения разваливается, как все государственные структуры. Работы у них выше крыши, а финансирование никакое. Я даже сомневаюсь в том, что у них есть такая же, как у нас, спецодежда для работы на сильном морозе и техника, способная доставить их сюда.
— А команда из ЦИКа, которая будет отправлена за нашим оборудованием? Разве они не смогут забрать трех человек?
— Это уже не я буду решать, — покачал головой Камохин.
— Политика ЦИКа не включает проведение спасательных операций в аномальных зонах, — напомнил Орсон. — Ты сам говорил это возле вертолета.
— Верно, — коротко кивнул стрелок.
— Значит, женщине и детям не на что рассчитывать?
На это Камохин ничего не ответил.
— Выходит, мы просто бросим их здесь умирать?
Камохин снова промолчал.
— Так нельзя, — покачал головой Осипов. — Должен быть какой-то выход.
— Я его не вижу.
— Мы можем найти и принести им хорошую, теплую одежду.
— Такой одежды, как у нас, мы не найдем, даже если перероем весь город.
Осипов почувствовал, что его начинает пробирать озноб, и плотнее запахнул парку. Холод и темнота — что могло быть страшнее и безнадежнее? Как долго это можно выносить?
— Я останусь здесь, — сказал Осипов. — Тогда ЦИКу придется прислать за нами спасателей.
— Не говори ерунду, Док-Вик,— недовольно скривился Камохин. — Не такая уж ты важная шишка. Если бы ты позарез был нужен в Центре, тебя не пустили бы в квест.
— Я сам об этом попросил. Мне нужно было увидеть разлом собственными глазами.
— И что? Теперь ты знаешь, как спасти Землю?
И тут Осипова осенило.
— У меня будет пакаль! За пакалем-то Кирсанов непременно кого-нибудь пришлет!
— У тебя не будет пакаля, Док-Вик, — грустно посмотрел на ученого стрелок. — Не будет, потому что я тебе его не дам. И тебя самого здесь не оставлю. Мы вернемся в ЦИК все вместе. С пакалем. И это не обсуждается.
— Я был о тебе лучшего мнения, — прищурился, глядя на Камохина, Осипов.
— Ты не поверишь, Док-Вик, но я тоже был о себе лучшего мнения. До тех пор, пока не понял, какая я на самом деле скотина. А знаешь, почему я такой? Потому что, иначе нам не выжить. Если бы решение принимал ты,— Камохин ткнул Осипова пальцем в грудь. — добрый, сердечный и справедливый, мы бы не выбрались из зоны живыми. Понятно?
Осипов ничего не ответил. Он понимал, что Камохин прав. Но не мог с мириться с такой правотой. Это было неправильно. Не по-людски. Спасти собственные жизни, оставив других умирать, или же всем вместе погибнуть — чудовищный выбор. И, самое ужасное — он уже был сделан.
— А почему Брейгель остался в шатре? — спросил Орсон.
— Потому что он знает все, что я вам сказал. И он со мной согласен.
— Когда это вы успели все обсудить?
Камохин с досадой цокнул языком и покачал головой. Эти ученые, они, может быть и гении. Каждый в своей области. Но за ее пределами — ничего в жизни не смыслят.
— Мы ничего не обсуждали с Брейгелем. Но он, как профессионал, верно оценивает ситуацию.
— Оценивать и принимать решения — не одно и то же, — заметил Орсон.
— Это демагогия, Док. И ты лучше меня это понимаешь. — Камохин зябко потер ладони. — Идемте в шатер, а то становится холодно.
— Должен быть какой-то выход, — глядя на светящийся фонарик, процедил сквозь зубы Осипов.
— Какой? — безнадежно развел руками Камохин. — Можешь думать обо мне все, что угодно, Док-Вик, но я не законченный негодяй. Если бы была хоть какая-то возможность вытащить женщину и детей из этого подвала, думаешь, я бы этого не сделал?.. Нет, честно, Док-Вик, ты так думаешь?
Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin