Раф слизнул с губ соленые брызги разбившейся о край плота волны. Он давно задавал себе вопрос, почему вода на Глубине соленая, в то время, как на Мелководье она пресная? И капли дождя тоже пресные. Раф часто думал об этом и не находил ответа.
Цепляясь левой рукой за мокрый, скользкий поручень, тянущийся вдоль борта, ладонью правой Раф быстро провел по лицу, стирая капли дождя. Дождь хлестал по лицу так, что даже кепка с широким кожаным козырьком не спасала. Приходилось то и дело моргать, из-за чего никак не удавалось сфокусировать взгляд на том, что происходит за серой, мерцающей завесой ливня на Глубине.
Уже не было видно стеблей палочника, а это значило, что Мелководье скоро кончится. Еще метров сто, максимум - сто пятьдесят, и плот снесет на Глубину. Тогда шансы вернуться на Мелководье будут близки к нулю. Если только ветер вдруг резко переменится и погонит соленую глубинную воду на Мелководье. Но такое случалось редко, только после восточных штормов. А сейчас шторм шел с северо-запада. Он только еще набирал силу, свирепел, как пойманный в петлю мокротень, явно готовясь бушевать дня три, четыре, а то и все пять, - никак не меньше.
Ударившая в левый борт волна, приподняла плот. Раф обеими руками ухватился за поручень. И все равно ноги в плетеных сандалиях заскользили по рифленому пластику. Раф повис на поручне, отчаянно ища ногами опору. Когда ему удалось подняться на ноги, плот оказался развернут к Глубине правым бортом.
Держа на вытянутой руке линь, обвязанный вокруг пояса, Раф засеменил по мокрой палубе. Добравшись до жилой надстройки, он ухватился за тянущийся вдоль кабинки поручень и, перебирая его руками, перешел на другой борт. Еще одна короткая, но безумно опасная пробежка, - и Раф навалился грудью на поручень правого борта.
Предмет, что он заприметил еще издали, по-прежнему был похож на размытое серое пятно. Но, гниль сырая, что еще это могло быть, как не плот, снесенный на Глубину! Вопрос только в том, кого и зачем понесло прочь с Мелководья, когда ребенку было ясно, что надвигается шторм? Даже в тихую, безветренную погоду опытные плотогоны отваживались зайти на глубину самое большое на триста метров. Да и то, закинув на Мелководье страховочный фал. А при такой волне, как сейчас, даже новый тростниковый канат не выдержит, если размотать его более, чем на сто метров. Ответ казался очевидным, - плот был бесхозный. Оторвался от связки и уплыл на Глубину. Хозяин, конечно, болван, что не следит за своим имуществом. Но кем бы он ни был, этот самый хозяин, унесенный на Глубину плот вместе со всем находящимся на нем имуществом по любым законам станет собственностью того, кто сумеет его достать.
Каждый год, по тем или иным причинам, пропадало от трех до семи пластиковых плотов. И это наносило серьезный урон не только владельцам потерянных плотов, но и всему обществу. Все больше тростниковых плотов приставало к Квадратному острову. А срок службы тростникового плота, при самом хорошем уходе за ним, не больше четырех лет.
Времени на размышление не оставалось. Еще минута-другая, и плот Рафа снесет с Мелководья. И тогда...
А что тогда?
Об этом тоже думал Раф звездными ночами, лежа на крыше жилой надстройки и глядя на небо, похожее на уснувшее море. Что будет, если уйти на Глубину и плыть все время вперед, все дальше, и дальше, и дальше, никуда не сворачивая? Одни говорили, что Глубина бесконечна. Так же, как небо. И огоньки, порой вспыхивающие на дне моря, были вовсе не отражениями звезд небесных, а совсем другими звездами, утонувшими в Глубине, как в небе. Другие утверждали, что если плыть по Глубине все время вперед, никуда не сворачивая, то в конце концов снова на Мелководье вернешься. Мол, такова природа Глубины, - не бесконечна она вовсе, а замкнута сама на себе. Вот только, чтобы пересечь Глубину, плыть нужно очень-очень-очень долго. Так долго, что ни провианта, ни запасов пресной воды, ни здоровья не хватит. К тому же, на глубине живут чудовища, способные в щепки разнести самый прочный плоть из армированного стальной решеткой пластика. Одним словом, если кто и пытался уйти за горизонт Глубины, то история об этом умалчивала. Наверное, потому, что история, как водится, пишется одними разумными людьми для других точно таких же разумных людей, потому и нет в ней места для описания эксцентричных выходок безумцев. Общество способно терпеть безумца, поскольку он является хорошем примером для остальных. Прекрасным примером того, как не следует мыслить, что нельзя говорить, как ненужно поступать. Но, как только безумец скрывается за горизонтом, о нем тут же забывают. И больше никогда не вспоминают. Как будто его и вовсе не было.
Не смотря на весь свой интерес к тому, что же представляет собой Глубина, Раф вовсе не хотел, чтобы шторм, как языком, - большим, шершавым, соленым, - слизнул его связку плотов и увлек на Глубину.
Раф побежал на корму, проскользнул под поручнями и выскочил на край базового плота. Подтянув страховочный линь, он улучил момент, когда палубы обеих плотов встали почти вровень, и перепрыгнул на второй плот.
Тут его и накрыла волна, заставив присесть на корточки и едва ли не лбом упереться в широкие, плотные пальмовые листья, которыми Раф заблаговременно прикрыл грядки. А как же иначе? Если не позаботишься, то волны плодородны слой почвы смоют, вместе со всем, что в нем укоренилось. Ныряй после этого за новой землей, промывай, выдерживай, доводи до нужной кондиции. И все равно, года два пройдет, прежде чем на грунте, поднятом со дна, "сухие" овощи станут хорошо расти. Ну, в смысле, те, что кроме как на плотах больше нигде не встретишь.
Переждав волну, Раф поднялся и побежал к корме второго плота. Бежал он осторожно, стараясь не наступать на грядки, и все же разок плот качнуло так, что он упал. Хорошо еще, что руки успел выставить. Но один или два огуречных куста оказались раздавлены. Добежав до кормы, где находились клети с возмущенно крякающими утками, Раф схватил подвешенный на углу поручня якорь и, размахнувшись, что было сил, кинул его за борт. Не дожидаясь, когда якорь зацепится за грунт, Раф перебежал на другой край плота и кинул за борт второй якорь.
Именно так следовало действовать, чтобы во время шторма удержать связку из двух плотов на краю Мелководья. Если попытаться сначала затормозить идущий впереди базовый плот, то связку развернет, и второй плот, если не перевернется, и не оборвет удерживающий его канат, потащит базовый за собой так, что самый лучший якорь не удержит.
Движение плотов заметно замедлилось. Но все же шторм все еще пытался стащить связку на Глубину.
Раф по возможности быстро вернулся на базовый плот и сбросил за борт еще два якоря, по одному с каждого борта. Теперь можно было надеяться, что связка стоит на месте. Но именно, что только надеяться, поскольку среди вскипающих волн, растворивших в себе горизонт, не имея перед глазами никаких других ориентиров, трудно понять, стоишь ли ты на месте или все еще медленно движешься вперед. На Глубину. Лучше об этом вовсе не думать.
Переместившись по правому борту поближе к носовой части плота, Раф еще раз пристально вгляделся в серый полумрак, который вскоре обещал превратиться в непроглядную тьму. Снесенный на Глубину плот был на том же месте, что и прежде. И расстояние до него почти не изменилось, - чуть больше ста метров.
Можно было рискнуть.
Да, что там! Стоило рискнуть!
Если даже это один из вспомогательных плотов, выручить за него можно столько, чтобы лет на пять поставить свой плот на якорь в тихой тростниковой заводи и напрочь позабыть о всех делах. Вот она, мечта плотогона, прыгает на волнах всего-то в сотне метров от тебя. Только доплыви и возьми.
Раф освободил зажимы, удерживающие у стены жилой надстройки гладкую, хорошо оструганную и отполированную доску, по форме похожую на большой пальмовый лист, с небольшим выступающим килем. Такими досками пользовались для плавания плоскоглазые. Люди переняли у них способ плавания на досках, но все равно, догнать на доске плоскоглазого ни разу не удалось ни одному человеку. Оно и понятно, - у плоскоглазых-то перепонки, что на ногах, что на руках, а значит и загребают они сноровистее. Вот только в шторм поскоглазые не плавают. Они вообще не любят непогоду. Стоит только тучам небо затянуть, как плоскоглазые забиваются в свои дома, укрытые под плывущими деревьями, и носа оттуда не кажут, пока снова солнце не проглянет.
Для начала Раф проверил, хорошо ли закреплен линь на поясе и легко ли разматывается катушка. Кепку Раф снял и повесил на крючок под узким скатом крыши жилой надстройки. Затем он продел ногу в петлю короткого линька, тянущегося от доски, - это чтобы плавсредство свое не потерять, - откинул одну из секций поручня по правому борту, прижал доску к груди и, коротко разбежавшись, прыгнул в бушующее море.
Волна сразу же подхватила доску на которой лежал человек, и выбросила ее вверх. Работая ногами и руками, Раф развернул доску в ту сторону, где плясал на волнах ничейный, как он полагал, плот, и поплыл, загребая изо всех сил.
Прежде Рафу не доводилось плавать на доске в шторм. Не было повода. Оказалось, что огромных усилий для этого не требовалось. Почти то же самое, что и плыть по спокойной воде. Вся разница в том, что нужно было подлаживаться под ритм волн, которые гнали воду с Мелководья на Глубину. И стараться не терять из виду цель, до которой надо добраться. Потому что, если промахнешься, то назад вернуться будет, ох, как не просто. Нужно будет против ветра и волн выгребать.
Но сейчас об этом лучше было не думать. Так же, как и о том, что под тобой холодная бездна, кишащая омерзительными тварями, для которых люди названий не придумали, а плоскоглазые даже и не знали о их существовании, потому что никогда не заплывали на Глубину.
Хорошо еще, что вода была теплая. Если бы шторм гнал воду с Глубины на Мелководье, то могла бы прийти и такая, в которой через пару минут мышцы сводить начинает.
Раф греб, не переставая, как заведенный. Точно, как гребной механизм, который с полгода назад демонстрировал Отцивваннур. Раф как раз за день до этого причалил свою связку к гостевому борту Квадратного острова. Ну, и конечно же пошел посмотреть на новую игрушку Отци. Зрителей собралось немало, хотя большинство из них были детьми. Но Отци это не смущало. Присев на корточки на краю тростникового настила, он поставил на воду небольшую модель плотика, с двух сторон которого были установлены вертушки с лопастями. Вертушки соединяли два крепко перекрученные шнурка. В центре между шнурками был вставлен штырек с металлическим грузиком на более длинном конце. Опуская плотик на воду, Отци придерживал штырек пальцем. И, как только он отпустил его, штырек начал крутится, расплетая шнурки, а те в свою очередь заставили крутиться вертушки по краям плота. И игрушечный плот поплыл! И как поплыл! Прыгнувшие в воду, чтобы поймать уплывающую игрушку, дети могли бы и не догнать его. Да только шнурки быстро расплелись, вертушки перестали крутиться и плот остановился. Отци предлагал любому, кто только пожелает и снабдит его необходимыми материалами, установить такой же механизм на большом плоту. Желающих не нашлось. На Квадратном острове Отци слыл чудаком, хотя и безобидным.
Неожиданно Раф увидел угол поднятого волной плота, нависший у него над головой. Чтобы избежать удара, Раф соскользнул с доски и нырнул под воду. Не двигая ногами, чтобы не запутаться в тянущемся от пояса лине, Раф изогнулся всем телом, как рыба-змея, и вынырнул на поверхность, уже держа в руке увесистый железный крюк с рукояткой в тростниковой оплетке. Унесенный на Глубину плот находился на расстоянии вытянутой руки, и, размахнувшись как следует, Раф всадил крюк в его край. Удар получился хороший, и, все равно, жало крюка вошло в край чужого плота всего на пару сантиметров. Раф довольно ухмыльнулся, - плот-таки оказался пластиковым!
Подтянувшись на крюке, Раф свободной рукой ухватился за бортовой поручень. Чтобы отдохнуть, нужно сделать три глубоких вдоха. Получилось только два, - на третьем в лицо ударила волна. Выплюнув горько-соленую воду, Раф взмахом головы откинул с лица мокрые волосы и, подтянувшись, закинул свободную ногу на плот. Упершись пяткой в выступ на краю борта, он подтянул другую ногу, ухватился рукой за привязанный к ней линь и вытянул из воды плавательную доску. Привязав доску к поручню, Раф поднялся на ноги и осмотрелся.
Ни единой живой души на плоту не было. Чтобы убедиться в этом, Раф даже не стал заглядывать в жилую надстройку. Глупо сидеть, забившись в угол, когда твой плот сносит на Глубину. На месте хозяина плота Раф, наверное, кинулся бы в воду, чтобы попытаться вплавь добраться до Мелководья. Хотя шансы, конечно, были невелики. С другой стороны, Раф был не настолько глуп и беспечен, чтобы оказаться на месте человека, чей плот снесло на Глубину.
Раф переместился поближе к корме. Естественно, катушки для линя со стопором и тремя скоростными режимами перематывания, капитально закрепленной на чугунной станине, как это сделано на его плоту, на чужом плавсредстве не оказалось. Катушку соорудил по просьбе Рафа все тот же неуемный Отци. Внутрь Отци вставил хитроумную пружину, которая не позволяла резко дергать линь, но и не давала ему провисать. И, надо сказать, Раф еще ни разу не пожалел о том, что отдал за работу Отци большую корзину морских раков и десяток свежих огурцов. На чужом плоту имелся лишь тяжелый деревянный ворот, на который был намотан якорный канат. Якорь - неровно обтесанная гранитная глыба с вбитыми в нее деревянными клиньями, - лежал рядом с воротом, - лишнее свидетельство того, что хозяин-растяпа прозевал, когда его плот снесло на Глубину. А, может быть, его в тот момент и на плоту не было? За рыбой нырял или на тростниковой лодке отплыл по какой-то своей надобности? Все равно не понятно, почему плот на якорь не поставил? Да, ладно, какая теперь разница! Теперь плот принадлежал Рафу и оставалось только решить вопрос, как доставить его на Мелководье.
Якорь на Глубине без надобности. Раф оттащил гранитную глыбу в сторону и освободил ворот от якорного каната. Отвязав от пояса линь, Раф закрепил его на вороте и стал осторожно поворачивать ручку. Тяжелая деревянная колода совершила два полных оборота, и линь натянулся. Натянулся так, что казалось, тронь его пальцем - зазвенит. Знак хороший - Рафова связка плотов крепко стояла на якорях. С другой стороны, полная длина линя составляла сто тридцать три метра, а значит именно на такое расстояние отнесло чужой плот от Мелководья. И, ежели линь, в принципе не предназначенный для транспортировки плотов, оборвется, то Раф получит возможность лично убедиться, можно ли пересечь Глубину и снова вернуться на Мелководье? Вопрос, конечно, интересный, но не на столько, чтобы самому обрезать линь.
Держась за ручку ворота, Раф глянул за борт. Корма плота была слегка притоплена, - течение и ветер, объединив усилия, тащили плот на глубину. Шторм, не так давно начавшийся, мог затянуться не на один день. В конце концов, либо линь оборвется, либо оставленную на Мелководье двойку плотов утянет на Глубину. Значит, нужно потихоньку, не спеша, вытягивать найденный плот на Мелководье, где можно будет как следует его заякорить.
Раф надавил на ручку ворота и осторожно, очень осторожно, почти что нежно, повернул ее на пол-оборота. Скрипнул прилипший к мокрому дереву линь. Замечательно, - расстояние до Мелководья сократилось на тридцать сантиметров.
Не ослабляя давления на ручку, стараясь не делать рывков, Раф продолжал медленно вращать ворот. Ему казалось, он сам, всеми своими нервами чувствует колоссальное напряжение натянутого линя. Раф вздрагивал, когда ему чудилось, что лопалась одна из ниточек, вплетенных в основу линя. А, может быть, это была вовсе не иллюзия? Не обман чувств? За годы плавания по Мелководью Раф научился ощущать себя единым целым со своим базовым плотом. Иначе на Мелководье было не выжить. Особенно таким одиночкам, как Раф, не желавшим ставить свои плоты на постоянный прикол, чтобы за их счет увеличить площадь Квадратного острова. Сейчас линь был той пуповиной, что связывала Рафа с плотом, который он покинул.
Когда по прикидкам Рафа он намотал на ворот метров тридцать линя, накрапывающий последние полчаса дождь превратился в ливень. На мелководье всегда так, - либо мелкий, ласковый дождик на пять-десять минут, либо ливень на несколько часов, после которого даже в Тростниковой заводи весь тростник оказывается поломанным, к воде прибитым. Казалось, вода сплошным потоком низвергалась с небес, так что невозможно было разглядеть заякоренную на Мелководье связку плотов. Да и ладно бы, Раф и без того знал, что плоты на месте. И все, что на них, останется в целости и сохранности. По крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, что хозяин за своим добром уже не вернется. На Мелководье никто чужого не брал. Потому что спрятать украденное добро было негде. И никто даже на барахолке вещь не обменяет до тех пор, пока не будет уверен, что она является собственностью продавца. Беспокоила Рафа только судьба грядок. Если ливень смоет пальмовый листья, то и грунт стечет за борт. А вместе с ним и саженцы, и уже зреющие в земле овощи... Да, это будет беда. Раф только и думал о том, что добравшись до плотов, нужно будет первым делом огород проверить. Жалко будет, если помидорные грядки смоет. Да и кабачки жаль, - через неделю можно урожай собирать.
Единственное, чем порадовал Рафа начавшийся ливень, тем, что порывистый ветер с Мелководья почти стих. Опытному плотогону ясно было, что это только затишье перед новым, еще более мощным шквалом. Но Рафа надеялся, что до начала следующей фазы шторма он успеет причалить найденный плот к своей двойке и как следует заякорить его.
Раф начал чуть быстрее, чуть увереннее вращать ручку ворота. При этом он не почувствовал дополнительного напряжения линя. Значит, можно было еще немного добавить усилий.
Вот так...
Плавно, ровно...
Оч-чень хорошо...
Больше половины линя уже было намотано на барабан ворота. Раф чувствовал, стоит только прикрыть глаза ладонью от струй дождя, хлещущих, точно связка вымоченного тростника, как увидишь пару плотов, заякоренных на краю Мелководья. Но он боялся даже одной рукой отпустить ручку ворота. Нет уж, лучше подождать. Чего-чего, а терпения Рафу было не занимать. Он случалось по три-четыре часа сидел неподвижно на краю плота, под палящим солнцем, выжидая момент, когда можно будет наверняка всадить гарпун в спину стремительно и безмолвно, точно призрак, скользящего у самого дна пятнистого ската. Мясо ската на вкус, как резина, зато шкура замечательная. За хорошую шкуру большого пятнистого ската плоскоглазые пару ведер каменного угля дают. А без угля на плоту и еды не приготовишь, и воды не вскипятишь, и в холодную ночь не согреешься...
Да...
А в жилой надстройке Рафова плота, зажатый в специальном крепеже, чтоб не опрокинулся, стоял сейчас чайник со свежезаваренным настоем водного хмеля. Название "водный хмель" люди придумали. Плоскоглазые эти водоросли с плотными, зелеными шишечками соцветий, растущие в тех местах где до дна не больше полметра, а значит вода хорошо прогревается, как-то по-своему называют. Кто придумал название "водный хмель" и что само по себе слов "хмель" означает, теперь уже никто не помнил. Да и не все ли равно, какое название использовать. Главное, если залить кипятком предварительно высушенные и слегка обжаренные на противне шишечки этих водорослей, то получается изумительный по вкусу напиток, бодрящий и придающий мысли остроту. Настой водного хмеля, что приготовил Раф незадолго до того, как увидел дрейфующий на Глубине плот, уже остыл, конечно, но долго ли его разогреть? А потом сесть у большого глиняного чана, в котором по углям скачут голубоватые язычки огня, взять обеими руками кружку с горячим хмелем, сделать первый, совсем небольшой глоток, закрыть глаза, затаить дыхание и, замерев, слушать, как яростно колотит по крыше дождь, будто в гости напрашивается, чтобы тоже горячего питья отведать. А осмотреть найденный плот можно и потом, когда шторм закончится.
Раф мысленно был уже на своем плоту. Поэтому он едва не выпустил ручку ворота, когда над самым ухом кто-то негромко произнес:
-Эй... - и на плечо ему легла чья-то рука.
* * *
Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin