В Пинъяне, что в провинции Хэнань, на седьмом году правления У-ди, государя воинственного, появились два странствующих монаха: Фынь Ба-соу и Гао Лу-гин. Фынь Ба-соу был высок и необычайно свиреп на вид: глаза его грозно сверкали из-под косматых бровей, а когда он произносил речи, некоторые приседали и в ужасе зажимали уши пальцами. Одет он был в рясу из грубого сукна, перепоясанную веревкой, и всегда носил с собой посох длиной более двух чжанов, который умел вращать над головой с необычайным искусством; говорят, на ярмарке в Фэнтоу он так отделал трех сборщиков податей, что у двоих мозги вылезли наружу, а третий заикался, пока не испустил дух.
Гао Лу-гин был поменьше ростом, лицом свеж и приятен, словно юный отрок, а речь его лилась звонко, как горный ручей. Переносица его была оседлана дивным приспособлением, якобы необычайно увеличивавшим остроту зрения: двумя стеклами странной формы, заправленными в черепаховый панцирь. С помощь этого устройства он мог прозревать чертоги Сиванму на дальнем Западе и даже спускался в Нижний Мир и беседовал с самим Яньло-ваном.
С собой даосы принесли целый мешок отлично выделанных воловьих кож, которые они почему-то называли «шкурами фантастов» [этимология слова «фантаст» неизвестна — прим. пер.] и собирались обменять на пять доу вина и десять шэней риса. Осыпая прохожих бранью и упреками, они протолкались к центру базарной площади, где разложили свои кожи и принялись расписывать их достоинства.
На беду мимо проезжал экипаж уездного воеводы Ляо Ни-даня по прозвищу «Тысяча Шкур», жестоко подавившего мятеж в Цилине в год под девизом «Благодатное Правление». Ляо Ни-дань обладал кротким и добродушным нравом, но в гневе делался ужасен и темен ликом: однажды усы его, встопорщившись, прободали железные лицевые пластины шлема. Вот и теперь он нахмурился, увидев Фынь Ба-соу, который выступил вперед с почтительным поклоном и притворно тихим голосом предложил приобрести несколько воловьих кож для домашних нужд.
— А ведомо ли тебе, почтенный даос, сказал Ляо Ни-дань, — что в Пинъяне «шкуры фантастов» принадлежат мне, и только я имею право ими распоряжаться?
Эти слова не смутили Фынь Ба-соу, который дерзко подбоченился, зато Гао Лу-гин как-то побледнел и отступил назад.
— Дао, которое можно потрогать, не есть истинное дао, — изрек Фынь Ба-соу. — Но кожа, которую нельзя потрогать, не есть истинная кожа. Эти кожи, почтенный, мы принесли издалека, и теперь вот хотим обменять их на вино и рис. Что еще надо бедному даосу?
— Государство крепнет, когда желудки его подданных полны, а сердца пусты, — с достоинством согласился Ляо Ни-дань — Но если народу нечем владеть, то нет смуты среди народа. Отдай кожи по-хорошему, получишь два доу вина и один шэнь риса.
— Слуги твои бедны, — смиренно отозвался Фынь Ба-соу. — Пять доу вина, и шкуры твои. Риса же вообще не нужно.
При этих словах сердце Ляо Ни-даня смягчилось. Он приказал выдать даосам пять доу вина, забрал кожи и уехал. Те же на радостях так напились, что разгромили весь базар, осквернили священный пруд с карпами, а на прощание подпалили дворец воеводы. Потом они удалились, обнявшись и горланя песни, а люди со страхом и восхищением глядели им вслед.
Рассказчик этой странной истории скажет так:
Какие странные формы может принимать людская благодарность! Даосы получили желаемое, а Пинъян превратился в руины. Поистине, дао принимает мириады форм и обличий, но не пребывает ни в одном из них.
Умэнь же заметит:
Рассказчик этой истории бесстыдно лжет. Благодарность даосов — что пух на ветру: они меняют кожу, а суть их остается неизменной.