Глава 32.
Между кофейной плантацией и населенным пунктом Сан-Хуан-Ла-Хароса, который, по меркам квестеров, ну, никак не тянул на город, располагались просторные загоны, в которых паслись козы. Крупные, с длиной шерстью черно-белой окраски, с загнутыми назад длинными рогами, козы очень неодобрительно посматривали на пришельцев с автоматами в руках. В отличии от коз, присматривающая за ними ребятня что-то весело кричала и приветливо махала незнакомцам руками.
- Странно, – подозрительно нахмурил брови Орсон.
- Что именно? – спросил Брейгель.
- Почему они столь приветливы с незнакомцами?
- А что в этом плохого? – удивился фламандец.
- Они не должны вот так, сразу доверять чужим, тем более, вооруженным людям.
-Видимо, у них еще не был случая научиться этому, - ответил Камохин и помахал рукой восторженно глядевшему на него мальчугану.
Стрелку уже нравился этот маленький городок с его белостенными домами под красными черепичными крышами, с непривычно и экзотично звучащим для слуха русского человека названием Сан-Хуан-Ла-Хароса. Нравились смуглые, босоногие дети, облепившие изгороди, будто воробьи. Нравились кофейные деревья, совсем не пахнущие кофе. Ему пришелся по душе местный крестьянин, одинаково легко управляющийся, как с распылителем для деревьев, так и с компьютерным планшетом. И даже черно-белые козы, взирающие на него с демонстративным недружелюбием, были чем-то симпатичны квестеру.
Городок, по российским меркам, и в самом деле, был больше похож на деревню. Хотя и явные отличия так же были налицо. В нем имелась всего одна широкая центральная улица, вдоль которой стояли приземистые одно или двухэтажные дома с почти плоскими крышами. Однако, улица была не в колдобинах, а гладко вымощена серым булыжником, меж которым не пробивался ни единый росток. Мусора на дороге не было и в помине. Какой мусор, если возле дверей домов были постелены разноцветные домотканые коврики? Стены домов были выбелены известкой, поверх которой в широких проемах между дверью и окном были нарисованы яркие, причудливые картинки в характерном для Латинской Америке стиле, смешавшем в себе примитивизм, сюрреализм и гиперреализм. Глядя на них, можно было подумать, что в Сан-Хуан-Ла-Хароса по причуде судьбы провели несколько лет своей жизни Хосе Сикейрос и Диего Ривьера. Стены домов служили полотнами для эскизов, причем, каждый из них постоянно пытался дополнить и улучшить рисунки другого. Оба были молодцы. Хотя, пальму первенства в этом заочном состязании, все же, следовало отдать Сикейросу. А, значит, Троцкому здесь было бы не житье. Дома стояли почти впритирку друг к другу. А позади них зеленили садики. Еще дальше располагались огороды и выпасы для мелкой домашней живности.
Возле домов стояли небольшие столики, вокруг которых сидели солидные пожилые мужчины в огромных соломенных сомбреро. Увидев идущих по улице незнакомцев, они степенно кивали им, всем своим видом давая понять, что не видят в их появлении ничего необычного. Из приоткрытых дверей на незнакомцев поглядывали хозяйки домов, в длинных, почти до щиколоток, платьях, подвязанных цветастыми передниками. Один из мужчин, привстав со своего места, взмахнул рукой и что-то приветливо крикнул квестерам. Те в ответ тоже помахали ему руками и проследовали дальше.
- Может, нужно было узнать у него, где найти Эстебана? – спросил Брейгель.
- Мне показалось, он что-то хотел нам предложить, - сказал Осипов.
- Мне тоже так показалось, - согласился с ним Орсон.
- Ну, и как мы тогда будем искать Эстебана? – задал вполне разумный вопрос Брейгель.
Ему никто не ответил.
Все понимали, что, в конце концов, им придется заняться поисками этого самого Эстебана. Уже хотя бы для того, чтобы выяснить, как им выбраться из зоны? Но пока, пока было время, каждому хотелось в полной мере насладится, вкусить, прочувствовать до самой глубины то странное ощущение, что, будто легкий, едва уловимый, но при этом страшно знакомый аромат, витало в воздухе этого славного городка. Не то, затерянного во времени, не то, оказавшегося на пересечении прошлого и будущего.
Ближе к центру деревни, а, может быть, и городка, дома расходились в стороны, образуя нечто вроде небольшой площади на которой возвышались, по одну сторону - церковь с колокольней в старом колониальном стиле, по другую - большой, по местным меркам, и очень внушительный, аж трехэтажный дом, тоже, судя по стилю колониального испанского барокко, простоявший не один век. Тяжелая медная вывеска извещала, что в доме напротив церкви располагается городской муниципалитет. А на белом линованном листке, вырванном из ученической тетради было написано, что вход в школу временно, в связи с ремонтом центральной части муниципалитета, находится сзади, а самого алькальда, ежели он кому вдруг потребуется, можно застать дома. Планшет Орсона с переводом надписи не справился, потому что англичанин постоянно путал буквы. Зато, на планшете Камохина оказалась установлена программа распознания рукописного текста, справившаяся с переводом на раз.
В тени одной из колон у входа в муниципалитет, привалившись спиной к камню стены и поджав ноги, сидел мужчина лет сорока пять, в серых полотняных штанах и такой же серой рубахе с расшитым воротом. На голове у него была маленькая, круглая шапочка, похожая на тюбетейку, в расцветках которой преобладали оттенки красного. В углу рта у него дымилась огромная сигара. А в руках местный житель держал ярко-красный айпод. На незнакомцев, явившихся к зданию муниципалитета, местный меломан внимания не обратил. В ушах у него звучала музыка, а глаза, видимо, от наслаждения, были закрыты.
- Как ты думаешь, что он слушает? – спросил у Брейгеля Орсон.
- Хулио Иглесиаса, - не задумываясь, ответил фламандец.
- Почему? – удивленно посмотрела него англичанин.
- А кого же еще ему слушать? Не Боба же Марли?
Орсон сосредоточенно поджал губы, сдвинул брови, приложил указательный палец к виску и посмотрел на аборигена так, будто пытался проникнуть в его мысли. Но ему не удалось услышать даже слабого отзвука той музыки, что слушал человек в тюбетейке.
- Он не слышит наши мысли?
- Ему не до того - он слушает музыку.
- А что бы ты слушал на его месте, Док?
- Конечно же, Брамса!
- Почему?
- Это же очевидно!
- Для меня – нет.
Орсон пальцем поманил фламандца поближе к себе, и, когда тот приблизился, мысленно произнес.
- Запомни, друг мой, имя Брамса производит на собеседника магическое действие. С чем именно это связано, я точно не знаю, но это абсолютно достоверный факт! Как ты знаешь, по натуре своей я нелюдим. Мизантропом себя я не считаю, но то, что любому другому обществу я предпочитаю свое собственное - это факт. Однако, научное сообщество так уж устроен, что, занимая в нем определенное место, приходится выполнять ряд действий, абсолютно не связанных с самой работой, но при этом совершенно необходимых. Так, например, приходится бывать на различных неофициальных встречах, званых вечерах и банкетах. Ну, а уж без шведских столов не обходится ни одна приличная конференция. Как правило, малознакомые, а то и вовсе незнакомые люди. собирающиеся там, отчаянно ищут темы для разговоров. Поскольку в неофициальной обстановке говорить о науке никто не желает, остается не так уж много вариантов. Глупость политиков, грозящий всем нам финансовый кризис, литературные новинки, которые, по определению, все абсолютно ничего не стоят, поскольку созданы не классиками, а какой-то молодой шпаной, нашими, с позволения сказать, современниками, и классическая музыка, знатоками каковой мнят себя все снобы…
- А как же футбол? – перебил Брейгель. – Разве англичане не любят футбол?
- Любовь англичан к футболу – это, друг мой, тоже стереотип. Говорить о футболе в приличном обществе – моветон. Даже, если вокруг тебя одни англичане. Да, это наш национальный вид спорта, но любовь англичан к футболу сильно переоценена. Футбол – это фэн-культура. Вот крикет – это другое дело. Крикет - это игра джентльменов. Но говорить о крикете, не находясь на поле для игры, истинный джентльмен не станет.
- Почему?
- Ты видел когда-нибудь игру в крикет?
- В каком-то кино.
- А матч целиком?
- Нет.
- Тогда тебе этого не понять. Так о чем мы?
- О Брамсе.
- Да! Так вот, когда к тебе на приеме подходит какой-то разодетый щеголь и с надменной улыбочкой, делая глоток из бокала, интересуется, какую музыку вы предпочитаете, следует, не задумываясь, отвечать – Брамс! Мерзкого типа сразу же не то, что ветром сдует, а ураганом унесет. Хочешь отделаться от надоедливого собеседника – начни говорит с ним о Брамсе. И он сам воспользуется первой же подвернувшейся возможностью, чтобы улизнуть от тебя поскорее. Когда же в обществе пойдет слух, что ты всем остальным светским темам предпочитаешь разговоры о Брамсе, все станут тебя сторониться. Будто чумного или прокаженного. Не знаю, в чем тут дело, лучше и не спрашивай. Честное слово. Но, Брамс – это сила!
Мысленный диалог протекал гораздо быстрее вербального. За то время, что Орсон и Брейгель обсуждали удивительное, не поддающееся рациональному объяснению свойство имени Брамса, произнесенного в светском обществе, Камохин успел лишь сделать два шага в строну сидевшему на каменном полу индейца и присесть перед ним на корточки.
- Уважаемый, - произнес он в полный голос.
Индеец с наушниками даже бровью не повел.
Камохин заглянул в планшет.
- Respetado, - он коснулся плеча меломана.
Тот вздрогнул и открыл глаза.
- ¿Quien aquí?
- Черт возьми, да он же слепой, - произнес негромко Орсон.
Биолог был прав – оба глаза индейца были затянуты мутными бельмами.
-¿Quien aquí? – повторил индеец.
В его глоссе не было испуга. Он был у себя дома и знал, что здесь ему нечего бояться.
- Вынь у него наушники из ушей, - посоветовал стрелку Осипов. – А то получается, что ты говоришь не только со слепым, но еще и с глухим.
- Может быть, лучше ты, - Камохин протяну планшет Брейгелю. – У тебя все же есть хоть какой-то опыт.
- Ну, давай, попробую.
Фламандец взял планшет, составил требуемую фразу, прочитал ее беззвучно, одними губами, удовлетворено кивнул и присел на корточки рядом с индейцем. Осторожно, чтобы не напугать, он вытащил один из наушников из уха слепца.
- Buenos días, el señor. Somos a los turistas. Nos gusta mucho su ciudad. ¿Digan, donde podemos encontrar Esteban?
Явление туристов в городке, затерянном в аномальной зоне, ни чуть не удивило слепого индейца. Он только спросил:
- ¿De que Esteban?
- Что он спрашивает.
- Он хочет знать, какой именно Эстебан нам нужен?
- Что значит, какой? У них здесь, что, каждый третий - Эстебан?
- Не исключено.
- Нам нужен тот, который говорит по-русски!
- Nos es necesario Esteban, que habla ruso.
- «Хабла» - это значит «говорить»! Я уже понял!
- Ян, послушай, что у него за музыка на айподе?
Брейгель приложил наушник, который все еще держал в руке, к своему уху. И улыбнулся.
- Это не Брамс.
- Рад это слышать! Что же тогда?
- Омар Родригез-Лопес.
- Кто?
- Бамалама, Док! Ты никогда не слышал «Mars Volta»?
- Нет.
- Вернемся в Центр, я тебе их закачаю.
-А, что это?
- В двух словах не объяснишь, - Брейгель вернул наушник слепому.
-Significa, le es necesario Esteban Munes, - слова вылетали изо рта индейца вместе с густыми клубами табачного дыма. Сигара с красным огоньком на кончике, торчала в углу рта, будто приклеенная к сухим, потрескавшимся губам. - Vayan a un lado el cafetal.
Индеец поднял правую руку и, как плетью, махнул ею в сторону улицы, главной и единственной. При этом все остальное его тело оставалось неподвижным. Рука двигалась, будто сама по себе, как у марионетки.
- Мы как раз оттуда и пришли.
- Значит, нужно вернуться назад.
– Le es necesaria la cuarta casa del comienzo de la calle. Del área … - индеец задумался, крепче сжал сигару зубами и выпустил длинную струю дыма. – No recuerdo. Pero - por la derecha. Sobre la casa es dibujado el cacto grande con los escarabajos, pinchados a las agujas, y las mariposas.
- Что он сказал?
- Дом номер четыре… Кажется.
- Ладно, по крайней мере ясно, в какую сторону идти. Найдем кого-нибудь, кто может обращаться с планшетом.
- Спасибо, уважаемый, - Камохин взял руку слепого и с благодарностью пожал ее.
Тот только махнул рукой в ответ. И снова вставил в ухо наушник.
Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin